Телесная фрагментарность как выражение нецелостности образа лирического субъекта/персонажа в неклассической лирике

Рахматова Алиса Мухаматовна кандидат филологических наук доцент кафедры гуманитарных наук Московского международного университета 125040, Россия, г. Москва, ул. Ленинградский Проспект, 17 Rakhmatova Alisa Mukhamatovna PhD in Philology Associate Professor of the Department of Humanities of Moscow International University 17 Leningradsky prospekt, Moscow, 125040 MOSCOW INTERNATIONAL UNIVERSITY laubernorbek@mail.ru Другие публикации этого автора

Данная статья посвящена изучению образов телесной фрагментарности в лирике неклассической стадии "поэтики художественной модальности" ^{[1, с. 126]} (конец XIX – ХХ вв.). Далее для обозначения данного типа лирики, мы, вслед за С. Н. Бройтманом, будем использовать понятие неклассической лирики^[2].

В последние годы появился ряд работ, в которых рассматриваются телесные образы в лирике указанного нами периода ^{[3; 4]}, однако многие аспекты изображения телесности в неклассической лирике остаются недостаточно изученными. Так, исследователи обращают внимание на образы нецелостного ("разъятого" ^[5]) тела (или же тела, воспринимаемого лирическим субъектом в качестве нецелостного) в стихотворениях В. Маяковского ^[5], Д. Хармса ^[6], И. Анненского ^{[7, с. 281]}, однако данные наблюдения, демонстрируя различные случаи изображения телесной фрагментарности в неклассической лирике, всё же имеют частный характер и не связаны с какими-либо теоретическими обобщениями, относящимися к художественным принципам изображения телесности в лирике новейшего времени. В одной из наших статей ^[8] мы также обращаемся к образам телесной фрагментарности в связи с рассмотрением особенностей лирического сюжета, но не описываем специально их смысловые параметры. В данной статье фрагментарно изображённое тело рассматривается как элемент архитектоники лирического произведения, указывающий на особенности художественной оценки автором лирического субъекта ^[9;10] и/или персонажа. Цель статьи - выявление устойчивых художественных смыслов, выражаемых в произведениях неклассической лирики образами телесной фрагментарности и, следовательно, прояснение художественной роли данного типа телесной образности в лирике неклассической стадии поэтики художественной модальности.

Понятие телесной фрагментарности, используемое нами в данной статье, нуждается в некотором уточнении. Под фрагментарно изображённым телом в работе понимается тело не расчленённое/разделённое на части в мире произведения (как, например, тело "безрукого мученика" из рассматриваемого Н. Г. Юрасовой ^{[5, c. 61]} стихотворения Маяковского "Хвои"), а представленное фрагментированным в восприятии и в ценностном кругозоре лирического субъекта. Так, в анализируемых нами далее текстах Д. Мережковского, И. Бродского, С. Плат тело лирического субъекта или персонажа в художественном мире стихотворений фактически остаётся единым, не "разъятым", но лирическим субъектом оно воспринимается как нецелостное, фрагментированное, что, на наш взгляд, указывает на особый характер мировосприятия лирического субъекта и, опосредованно, - на специфику авторской художественной установки. Такое понимание телесной фрагментарности, как нами представляется, позволяет связать данный аспект телесной образности с позицией лирического субъекта, что, в свете нашего интереса к телесности именно в лирике, представляется особенно значимым. По нашему мнению, нуждается в прояснении то, почему во многих произведениях неклассической лирики лирическим субъектом его собственное тело и/или тело лирического персонажа воспринимается фрагментированным, лишённым цельности ("Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки..." ^[11] - говорит об образе отца героиня рассматриваемого далее стихотворения С. Плат "Колосс"), на какие особенности авторской художественной концепции человека, актуальной для лирики новейшего времени, указывает такое фрагментированное восприятие и изображение тела.

Мы предполагаем, что важнейшим смысловым оттенком, выраженным рассматриваемыми образами, является нецелостность лирического субъекта и/или персонажа. Тема нецелостности актуализируется в произведении уже самим фактом изображения тела, воспринимаемого фрагментированным. В определенных художественных текстах данная тема становится основополагающей. Иными словами, автором делается особый акцент на изображении нецелостности человека (и шире - мира) посредством образов телесной фрагментарности. Однако рассматриваемый тип телесных образов, по нашему мнению, связан не только с темой нецелостности. На наш взгляд, в рассматриваемых произведениях неклассической лирики семантика нецелостности, выраженная фрагментарно изображенным телом, соотносится в смысловом целом стихотворений с семантическими обертонами преодоления этой нецелостности, оцельнения образа лирического субъекта/персонажа. Рассмотрим подробнее, как соотносятся данные смысловые оттенки в произведениях неклассической лирики.

Обратимся к стихотворению Д. Мережковского «Амалии». Стихотворение представляет собой обращение лирического субъекта к лирическому персонажу, возлюбленной. Телесные образы раскрываются в данном произведении в контексте основной смысловой оппозиции сна и бодрствования. Сон характеризует положение лирического "ты" в настоящем времени. Возникает образ сна физического, от которого лирический субъект желает пробудить возлюбленную. Однако мы можем видеть, что данный образ также обозначает и сон ментальный, связанный с состоянием неосознанности:

Берегись же: так уснешь,

Что проснуться не успеешь,

Жизнь без жизни проживешь (…) ^[12].

Сон также связан с образами темноты:

Пред святыми образами

Незажженная свеча ^[12].

Осознанность же здесь связывается с пробуждением. Физическим:

Ты откроешь ли мне душу,

Как цветок — ночной росе.

Хочешь — сны твои нарушу?

Хочешь — спи и будь как все? ^[12]

И ментальным:

Но божественная радость

Пробужденья — не для всех

…

Берегись же: так уснешь,

Что проснуться не успеешь,

Жизнь без жизни проживешь ^[12].

Пробуждение, в свою очередь, связано с образами света:

Но не бойся: многоцветный,

Загорится твой алмаз.

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз.

В Змея темного вопьется

Пламя светлое меча,

И пред Господом зажжется

Негасимая свеча ^[12].

В цитируемых строках образ глаза представлен в кругозоре лирического субъекта отдельно от образа тела лирической героини. Обращаясь к особенностям данных телесных образов, стоит отметить, что лирический субъект изначально определяет адресата высказывания (возлюбленную) как часть чего-то большего, чем она сама:

Ты — горящий, устремленный,

В темноте открытый глаз ^[12].

Так, представленный образом части собственного тела, лирический персонаж несет в себе смысл некой нецелостности в своем самостоятельном, ограниченном рамками собственной жизни, бытии. Далее возлюбленная лирического субъекта описывается похожими образами, выражающими тему нецелостности:

От руды неотделенный

И невспыхнувший алмаз

(…)

Ты — стесненное ножнами

Пламя острого меча.

Пред святыми образами

Незажженная свеча ^[12].

Стоит отметить, что отождествление лирического персонажа с глазом также сопряжено с важнейшей смысловой оппозицией сна и бодрствования, о которой говорилось ранее. Глаз – та часть тела, которая в существенной мере отвечает за непосредственное, чувственное, восприятие мира. В настоящем фактическом времени изображенного в стихотворении мира глаза возлюбленной лирического субъекта представлены в одном образном ряду с темнотой, неспособностью видеть:

Ты — горящий, устремленный,

В темноте открытый глаз.

…

Ты едва открыла очи.

Да иль нет? Ответь. Я жду.

Нет? Ну, что же, доброй ночи,

Спи спокойно. Я уйду ^[12].

В стихотворении появляется также образ времени будущего, которое можно определить, скорее, как время, существующее в мечте лирического субъекта. Рассуждения о нем прерываются изображением текущего состояния мира, несколько изменившегося, но отличного от проекции лирического субъекта. Таким образом, время в стихотворении сопряжено с переживанием лирического субъекта, его рефлексией относительно образа лирического персонажа. Сюжет в данном произведении строится на основе изображения несовпадения ожиданий лирического субъекта с действительностью, осознаваемым им самим. Возвращаясь к описанию образа времени в данном стихотворении, стоит отметить, что в кругозоре лирического субъекта появляется образ будущего, связанного с судьбой лирического персонажа:

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз ^[12].

Данный фрагментарный телесный образ связывает лирического персонажа с ситуацией прозрения в будущем. Если в настоящем времени, как было отмечено выше, лирический персонаж (возлюбленная лирического субъекта) представлен в формах телесно-фрагментарных («Ты — горящий, устремленный, // В темноте открытый глаз (…)» ^[12]), что иллюстрирует некую несамостоятельность его образа, то в возможном будущем (мечте лирического субъекта) можно проследить некий намек на движение к обретению телесной цельности:

Но не бойся: многоцветный,

Загорится твой алмаз.

Первой бледности рассветной

Не пропустит жадный глаз ^[12].

В данных строках мы видим, что лирический персонаж уже сам обладает теми частями тела, с которыми первоначально отождествлялся ее образ в целом («Ты — горящий, устремленный, // В темноте открытый глаз» ^[12]).

Мир данного стихотворения как завершенное художественное целое тяготеет к религиозной (в широком смысле слова) картине мира. Помимо образов, отсылающих к конкретным религиям (буддизм, христианство), образ мира, данный в оценке лирического субъекта, связан с наличием в нем некоего завершающего бытие человека сознания/смысла. Образ человека (лирический персонаж) представлен в неразрывной связи с окружающим его миром, пробуждение здесь связано с осознанием собственной цельности, которая выявляется в понимании себя лишь как части чего-то большего:

И пред Господом зажжется

Негасимая свеча ^[12].

Пробуждение героини в мире стихотворения становится синонимом обретения смысла существования. Одновременно с этим в стихотворении проступает тема личной трагедии, невозможности осуществления любви. Возможное прозрение здесь связано еще и с потенциальной способностью лирического персонажа ответить взаимностью на чувства лирического субъекта.

Тема нецелостности лирического персонажа проявляется и в стихотворении И. Бродского «Волосы за висок между пальцев бегут». Так, высказывания лирического субъекта иллюстрируют некую разобщенность человеческого образа в его оценке, выражающейся не только на уровне образном, но и на уровне визуально-графическом (перенос слова с семантикой отсутствия цельности):

Раз-

розненный мир черт

нечем соединить ^[13].

Выражена эта разобщенность подчеркнутой изолированностью частей тела, описываемого лирическим субъектом. Изначально этот образ универсален, воплощает в себе черты человека вообще:

Волосы за висок

между пальцев бегут,

как волны, наискосок,

и не видно губ,

оставшихся на берегу,

лица, сомкнутых глаз,

замерших на бегу

против теченья ^[13].

Далее же обнаруживается связь изображенного тела с образом лирического персонажа – возлюбленной лирического субъекта. В особенностях изображенного тела персонажа прослеживается его точка зрения на мир, схожая с точкой зрения лирического субъекта:

Ночь напролет след,

путеводную нить

ищут язык, взор,

подобно борзой,

упираясь в простор,

рассеченный слезой ^[13].

Образ мира, рассеченного слезой, дополняет образный ряд, связанный с нецелостностью. Однако в цитированном фрагменте стихотворения в противовес данному образу лейтмотивом проходит тема поиска целостности. Лирический субъект также представлен здесь через фрагментарно выраженную телесность:

Не то же ли там, что за

устьем моей руки? ^[13]

Оцельнить, ценностно завершить человека не могут события, данные извне. Лирический персонаж изображен обособленным от мира внешних событий:

и не видно губ,

оставшихся на берегу,

лица, сомкнутых глаз [выделено мной – А. Р.],

замерших на бегу

против теченья ^[13].

Течение здесь – образ, выражающий смену событий в мире, окружающем персонажа. Закрытые глаза иллюстрируют отсутствие связи с внешней событийностью. Персонаж же не вовлечен в нее. Здесь мы сталкиваемся с особым акцентом на противопоставлении внутреннего состояния персонажа внешнему течению времени.

Преодолеть разобщенность, завершить человека в мире стихотворения может единство с другим человеком, в этом тексте связанное с чувством любви. Также можно говорить о том, что в данном стихотворении вышеупомянутое единство с другим человеком уподобляется единству с высшим началом (образ «ангельского крыла»):

И наши с тобой слова,

помыслы и дела

бесконечны, как два

ангельские крыла ^[13].

Необходимо отметить, что в тексте Бродского проявляется похожий на изображенный в стихотворении Мережковского «Амалии» мотив завершенности человека внешним и высшим смыслом, который также связан с образами религиозного характера.

Значимо, что постижению мира другого человека не препятствует отсутствие зрения у персонажа:

Сомкнутых век

не раскрыв, обернись:

(…)

Не то же ли там, что за

устьем моей руки? ^[13]

Таким образом, чувство любви противопоставлено внешним событиям, визуальная связь с миром не обязательна для единения с другим человеком, обретения цельности.

Мотив нецелостности, связанный с оцельняющим чувством любви, представлен и в стихотворении И. Бродского «Твой локон не свивается в кольцо». Выражен он точкой зрения лирического субъекта, в которой он сам, а также возлюбленная представлены в телесной фрагментарности. В кругозоре лирического субъекта очевидна значимость образа возлюбленной:

Твой локон не свивается в кольцо,

и пальца для него не подобрать

в стремлении очерчивать лицо,

как ранее очерчивала прядь (…) ^{[14, с. 37]}

Образ несуществующего локона актуализирует отсутствия целостности (кольцо – форма завершенная, замкнутая, а здесь подчеркнуто отсутствие этой формы). Также этот образ приобретает дополнительный смысловой оттенок, связанный с темой брака (учитывая специфику отношения лирического субъекта к адресату высказывания), точнее – с невозможностью его. Далее вновь возникает образ, близкий по форме кругу:

Ведь каждый, кто в изгнаньи тосковал,

рад муку, чем придется, утолить

и первый подвернувшийся овал [выделено мной – А. Р.]

любимыми чертами заселить ^{[14, с. 37]}.

На уровне внешне-событийном речь идет о возможных попытках полюбить другую женщину, придавая ей черты возлюбленной. Здесь ярко представлен мотив поиска целостности. Однако эта целостность, связанная с попыткой восстановить образ любимой в другой женщине, искусственна. Уже то, что образ геометрической завершенности (круг) связан с первой возлюбленной, а со второй - лишь овал, говорит о принципиальной невозможности к некоей целостности приблизиться.

Сам лирический субъект также представлен в образах телесной фрагментарности:

(…) подобье подбородка и виски

большим и указательным зажав,

я быстро погружаюсь в глубину,

особенно устами, как фрегат,

идущий неожиданно ко дну (…) ^{[14, с. 37]}

Поза, в которой изображён здесь лирический субъект, также в каком-то смысле иллюстрирует стремление героя к целостности. Он изображен словно бы соединяющим пальцами разные части своего лица. Подобно тому, как он соединяет черты возлюбленной усилием мысли.

В стихотворении С. Плат «Колосс» стремление собрать образ лирического персонажа выражено в прямо-оценочном высказывании лирической героини. Произведение представляет собой обращение лирической героини к отцу. Образ отца здесь связан с исторической реалией – статуей Колосса Родосского, что следует из самого названия стихотворения («Колосс»), а также с мифологическими образами древнегреческого божества, проявляющимися в особенностях изображения явлений в кругозоре лирической героини. Телесная фрагментарность здесь основана на мифологических образах прошлого, связанных с падением статуи и ее разрушением. В стихотворении прямо данное событие не упоминается, в центре переживания лирической героини – ее отношения с отцом. Также лирическая героиня, являясь единственным субъектом речи, выражает характер отца и особенности его взаимоотношений с миром.

Тема нецелостности лирического персонажа (отца) в данном стихотворении представлена уже в первых строках стихотворения, в первой оценке, данной отцу лирической героиней: "Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки» ^[11]. Так, в этой оценке проявляется основное свойство лирического персонажа, значимое для лирической героини, – его непостижимость, данная во фрагментарности. Усиливается этот мотив телесными образами, представленными в следующих строках: «В отчаянье тщусь залатать огромные скулы, // Очистить голую белую муть твоих глаз» ^[11].

Мир и лирическая героиня, порожденные его плотью, сохраняют связь с лирическим персонажем (отцом):

Солнце встает из-под столпа твоего языка.

(…)

В левом ухе твоем по ночам

На корточках прячусь от ветра (…) ^[11]

Фигура лирического персонажа, таким образом, представляет собой демиургическое начало.

Итак, нецелостность персонажа, выраженная и телесными образами, и характером оценки, данной ему героиней, связана в первую очередь с ее стремлением понять отца и тщетностью этих попыток:

Вот уже тридцать лет я тружусь,

Просеивая шлак твоих уст.

Умнее не стала.

(…)

O отец, ты весь в себе,

Сдержан и полон истории, как римский Форум ^[11].

В оценке лирической героини невозможность понять персонажа связана с его раздробленностью. Он – словно мозаика, которую лирическая героиня собрать не в силах («Никогда мне тебя не собрать до конца, // Не сложить, не склеить осколки» ^[11]).

Итак, подведём некоторые итоги. Телесная фрагментарность, выражающая тему нецелостности образа лирического субъекта/персонажа в неклассической лирике, изображена в рассмотренных произведениях в различных смысловых контекстах. Однако, несмотря на их внешнее различие, рассмотренный тип изображения телесности сопряжен, по нашему мнению, с некими устойчивыми завершающими смыслами. Телесная фрагментарность, выражающая тему нецелостности лирического субъекта/персонажа, в рассмотренных случаях изображена в одном контексте с интенцией к оцельнению его образа. Данная интенция представлена в разобранных стихотворениях в ценностной позиции лирического субъекта, касающейся лирического персонажа и его самого (что, в свою очередь, проясняет авторскую позицию относительно представленного в стихотворении образа мира в целом). Стремление к целостности выражается в прямых высказываниях лирического субъекта либо в высказываниях гипотетического характера, связанных с возможным будущим.

Тема возможной (или желаемой) целостности в рассмотренных стихотворениях связана с изображением завершающего жизненную активность лирического субъекта/персонажа религиозного типа мировоззрения и/или чувства любви. Религиозный тип мировосприятия в рассмотренных текстах актуализируется, в частности, тем, что фрагментарно изображенное тело лирического субъекта/персонажа предстаёт в его кругозоре как часть вселенной. Упоминание образа Бога в подобных случаях усиливает данный смысловой оттенок. Любовь, изображенная как чувство, придающее лирическому субъекту/персонажу завершенность (единение с возлюбленным/-ой), делающее осмысленным его существование, представлена подобной единству с высшим началом. И в первом, и во втором случаях выраженная образами телесной фрагментарности нецелостность лирического субъекта/персонажа связана с изображением устремлённости последнего к её преодолению.