Аннотация: В статье, практически впервые в отечественной истории, рассматривается значение участия России в крупнейших «коалиционных войнах» на протяжении трех веков на фоне взаимоотношений Запад — Россия (СССР). Автор показывает многочисленные неудачи и редкие достижения отечественной дипломатии в разных политических условиях и свидетельствует о необходимости и о возможности отстаивания на международной арене собственных державных интересов.

Ключевые слова: Военное дело, Россия, коалиция, война, Александр I, Елизавета Петровна, Николай II, Европа, Сталин, дипломатия

Военно-политическая история нашей страны разных периодов ее существования служила и продолжает служить благодатной темой для многочисленных изысканий. Однако до сих пор историки, как правило, не обращались к комплексному и многоаспектному изучению итогов и значения участия России (СССР) в т.н. коалиционных войнах, под которыми в данной статье подразумеваются крупные общеевропейские военные конфликты, в т.ч. две мировые войны: Тридцатилетняя война (1618-1648), война за Испанское (1701-1714) и за Австрийское наследство (1740-1748), Семилетняя война (1756-1763), войны против Франции (17931815 гг.), Первая мировая (1914-1918) и Вторая мировая войны (1939-1945). В качестве итогов и значения участия России (СССР) прежде всего речь пойдет, во-первых, о территориальных приобретениях России; во-вторых, о приобретенном (или не о приобретенном) ею международном авторитете.

Во время Тридцатилетней войны Русское государство выступило на стороне антигабсбургской коалиции (вместе с Францией, Швецией и Англией) против испанских и австрийских Габсбургов и Речи Посполитой. Именно против Речи Посполитой и воевало Русское государство во главе с царем Михаилом Федоровичем в 1632-1634 гг. (во время т.н. шведского периода Тридцатилетней войны). Эта война оказала малое влияние на ход борьбы между Габсбургами и их противниками, разворачивавшиеся непосредственно в самой Европе.

Итак, самое первое участие России в «коалиционных войнах» (по объективным причинам, заключавшихся прежде всего в неспособности Русского государства XVII в. оказывать существенное влияние на западноевропейские дела) оказалось пассивным и посредственным. Поэтому это участие условно можно назвать нулевым. В начале XVIII в. в Европе возник серьезный военный конфликт — война за Испанское наследство, в которой Россия не приняла даже формального участия.

Не прошло и тридцати лет с окончания войны за Испанское наследство, как разразился третий общеевропейский конфликт — война за Австрийское наследство, где по-прежнему главными противниками выступили Англия (вместе с Австрией) и Франция (с Пруссией). Именно в этом крупнейшем конфликте Россия сыграла ключевую роль. Прусский король Фридрих II Великий приостановил свое победоносное движение в конце 1745 г. как раз после того, как до него дошли сведения о скором вступлении в войну против него императрицы Елизаветы Петровны. Действительно, в скором времени Россия, обеспокоенная усилением Пруссии, в 1746 г. вступила в союз с ее противником Австрией; в январе 1748 г. в пределы Пруссии вступил 30-тысячный русский вспомогательный корпус генерал-лейтенанта В.Н. Репнина. Франция, опасаясь выхода русских войск на Рейн, согласилась на мирные переговоры. В октябре 1748 г. был заключен Ахенский мирный договор, который, как принято считать, не разрешил основных противоречий и стал прологом Семилетней войны.

Несмотря на важнейшую роль России на заключительной стадии войны за Австрийское наследство, все усилия ее внешнеполитического ведомства пропали втуне, поскольку за помощь, оказанную Англии и Австрии, Елизавета Петровна благодаря дипломатической активности Лондона была отстранена от поствоенного урегулирования. Иными словами, дипломатия Елизаветы Петровны оказалась бессильной в борьбе за собственные державные интересы.

Выгода, заключавшаяся, по мнению некоторых отечественных исследователей, в том, что после заключения Ахенского мира Россия эффективно противостояла «…расширению прусской агрессии в Европе в годы Семилетней войны», остается под знаком вопроса: Фридрих II, со своей стороны, присоединил Силезию и вскоре начал Семилетнюю войну, в которой отстоял Силезию. Вместе с тем Петербург в лице министра иностранных дел А.И. Горчакова, поддерживая в 1866 г. и 1870-1871 гг. экспансионистские устремления Пруссии, добился в 1871 г. отмены статей Парижского мирного договора (1856 г.), унижавшие Россию. Иными словами, Петербург при Горчакове сумел извлечь выгоду из территориального роста Пруссии. Следовательно, можно сделать предварительный вывод о том, что главное в дипломатии страны, для которой создается угроза со стороны другой державы в виде расширения последней, заключается не столько в сдерживании ее роста как таковом (поскольку этому процессу иногда не в силах противодействовать даже одни из самых умнейших правителей), а в том, чтобы при этом получить максимум выгоды.

Не менее удивительно звучит мнение современного отечественного исследователя о том, что во время войны за Австрийское наследство ведущие европейские державы «учитывали» интересы России. Более того, Россия якобы приняла в «общеевропейском “концерте”» во время войны за Австрийское наследство «полноценное» участие. Стоит ли гордиться тем, что итоги войны за Австрийское наследство привели только к тому, что были созданы «…предпосылки для активного участия России в общеевропейских делах во время Семилетней войны» (да еще и неудачно окончившейся для России)?

Еще менее понятным выглядит восторг профессора С.М. Соловьева, справедливо полагавшего, что выдвижение Репнина к Рейну ускорило завершение войны: «Новое могущество, появившееся на Востоке с начала века [речь идет о России. — Прим. авт.], оказывало свое влияние на европейские дела новым, особенным образом; политическое равновесие получало для себя сильное ручательство [со стороны России. — Прим. авт.]». Вместе с тем ниже Соловьев сам же говорил о том, что «…одна Пруссия воспользовалась войною, одна усилилась…», т.е. туманным успехам русской дипломатии (принимать решающее участие в деле европейского политического урегулирования на безвозмездной основе) Соловьев противопоставил реальные успехи прусской дипломатии — приобретение Силезии. Вывод поразительный. Поэтому, учитывая плачевные итоги участия России в войне за Австрийское наследство, можно совершенно справедливо сказать, что наша страна действительно стала оказывать «влияние на европейские дела новым, особенным образом»: быть простым орудием в руках западных держав. Итак, первое активное участие России в «коалиционной войне» (за Австрийское наследство) окончилось неудачей: ни территориальных приобретений, ни реального международного авторитета. Семилетняя война, возникшая как конфликт между Францией и Англией за мировое господство, как известно, явилась верхом пренебрежения одного из наших правителей (в лице императора Петра III) к вопросам государственной безопасности и т.н. державного эгоизма. Русская дипломатия оказалась не в состоянии закрепить ряд внушительных и громких побед русской армии над прусскими войсками Фридриха II. В нашем сознании утвердился стереотип «мудрой государыни» Елизаветы Петровны и находившегося под сильным влиянием Пруссии и самого Фридриха императора Петра III. Однако сама дочь Петра уже в конце 1760 г. — под давлением Франции — отказалась от притязаний на Восточную Пруссию ради материальной компенсации (за счет прусского короля). Таким образом, на основании этого факта можно сделать логичное предположение о том, что, доживи государыня до окончания войны, итог участия России в Семилетней войне мог оказаться почти таким же, каким он оказался в действительности при Петре III. Иными словами, выход России из состояния войны с Пруссией можно назвать политически последовательным.

Таким образом, «фантастическое сумасбродство» Петра III состояло не в самом выходе России из войны, а в возврате всего завоеванного русскими войсками Фридриху без каких бы то ни было условий и политических компенсаций. Ведь не обвиняют же Екатерину II в том, что она продолжила дело мужа, т.е. не стала возвращаться к союзу с Францией. К тому же сам французский король Людовик XV, предчувствуя скорое поражение, уже давным-давно мечтал о сепаратном мире с Англией и Пруссией, а в Лондоне, в свою очередь, после смерти короля Георга II в 1760 г., стали тяготиться союзом с Берлином и начали искать пути для окончания войны, что, впрочем, не помешало Британии заключить для себя более чем достойный мир, отхватив у Франции Канаду, Восточную Луизиану и некоторые острова Карибского моря, покончив таким образом с могуществом Франции в Америке.

Итак, второе активное участие России в «коалиционной войне» также окончилось полной неудачей: ни территориальных приобретений, ни реального международного авторитета.

В конце XVIII в., после Семилетней войны, произошло грандиознейшее и величайшее событие в Мировой истории — Великая Французская революция. Противостояние Франции с монархической Европой достигло апогея 20 апреля 1792 г., когда Париж в силу декрета Законодательного собрания объявил войну Вене. Началась 23-летняя эпоха войн Франции со всей Европой — первоначально как конституционной монархии, потом республики и Первой империи.

Формирование Первой и Второй коалиции монархических держав против республиканской Франции и сражения между враждующими сторонами проходило во времена правления в России императрицы Екатерины II, громогласно осуждавшую ужасы Великой Французской революции и не пославшей ни одного русского солдата на войну против «цареубийц». Революцию Екатерина использовала в собственных, державных интересах России, занявшись укреплением западных и южных границ России. При этом императрица при помощи одних лишь дипломатических средств присоединила значительную часть Речи Посполитой (в 1793 и 1795 гг.) — восточную часть Украины, Полесье, Курляндию, Белоруссию, Литву. Более того, Екатерина прилагала все усилия, чтобы подтолкнуть европейские державы к войне против Франции, дабы освободить себе руки на западных и южных рубежах России, откровенно заявив: «Я бьюсь головой, чтоб подвинуть Венский и Берлинский дворы в дела французские».

При этом Екатерина не забывала заниматься антифранцузской агитацией и прилагала много усилий для формирования Первой коалиции против Франции, позаботившись о том, чтобы в нее не вошла сама Россия. Так, в 1791 г. Екатерина пообещала Швеции военную помощь против Франции (8 тыс. чел и несколько военных кораблей), оставив за собой возможность «откупиться» от участия в грядущей кампании.

Когда в 1796 г. Австрия перед угрозой вторжения французских войск осталась практически в одиночестве (Пруссия успокоилась и больше не вспоминала об усмирении «черни», Англия заигрывала с Францией, также забыв о ненависти к восставшему против монарха народа), Екатерина объявила о посылке 60-тысячного отряда во главе с А.В. Суворовым, но при выполнении определенных условий. Во-первых, Лондон должен был платить деньги; во-вторых, Берлин и германские княжества — выставить войска; в-третьих, все монархии должны были признать Людовика XVIII королем Франции. И что же? Европейские державы, единодушно осуждавшие революцию 1789 г. и сформировавшие Первую коалицию в 1792-1793 гг., в 1796 г. уже давным-давно думали о собственных интересах, идущими вразрез с идеологией, т.е. с идеями «монархического братства», с идеями восстановления монархии Капетингов, и не желали усиления друг друга. В итоге суверены увязли в многочисленных спорах.

Таким образом, Екатерина совершенно осмысленно и преднамеренно сумела остаться вне очередной «коалиционной войны», добившись тем самым сохранения высокого авторитета государства и расширения государственных границ. Позицию Екатерины можно сравнить с позицией Петра I, воздержавшегося от участия России в войне за Испанское наследство, но при одной существенной детали: обе враждующие стороны накануне 1701 г. не стремились сделать Россию союзником. (Вместе с тем не стоит переоценивать успехи Екатерины — например, в разделе Польши, которого она не желала: по крайней мере, в том виде, в котором он произошел.)

С приходом к власти Павла I внешняя политика России кардинально изменилась. После первых попыток Павла I примирения Франции с Европой он оказался втянутым в продолжавшуюся войну Второй коалиции против Франции на стороне противников Парижа. Таким образом, Россия в третий раз приняла активное участие в «коалиционных войнах». Вступая в войну, в ноябре-декабре 1798 г. Павел I заключил ряд договоров, в частности, с Англией и Австрией, но ни в одном из них речь не шла о союзе. Так, в русско-английском договоре от 18(29) декабря 1798 г. и от 11(22) июня 1799 г. высокие договаривающиеся стороны в плане послевоенного урегулирования друг другу ничего не обещали. Подвиги русских солдат во время Итальянского (1798) и Швейцарского походов (1799) фельдмаршала А.В. Суворова и русских моряков во время Средиземноморского похода адмирала Ф.Ф. Ушакова (1798-1800) достаточно хорошо известны. Однако за блестящим и славным фасадом неподражаемого мужества русских солдат и моряков скрывается непреложный факт — в ходе этих блестящих кампаний и побед Россия хотя и получила некоторое вознаграждение, но несопоставимо мало соотносящееся с ее вкладом в дело общей победы над Францией. Так, в ходе Средиземноморского похода, при активном посредничестве Ушакова, на Ионических островах была создана Республика Семи Островов. Однако Павел I 8 (19) февраля 1800 г. четко предписал послу России в Турции В.С. Томаре: «С Моей стороны видов никаких быть ни к присвоению, ни к завладению властию правительства тех островов [Ионических островов. — Прим. авт.] не может, тем менее, что Я не пожелал иметь и войск Моих в оных, предоставив хранение и соблюдение порядка единой Порте… я советую Порте сии острова себе взять…». Но Томара, вопреки рескрипту, исключительно по собственной инициативе, 21 марта (1 апреля) 1800 г. заключил Константинопольскую конвенцию, номинальным сюзереном которой становился султан Турции Селим III, а протектором Республики Павел I, одобривший конвенцию. Фактически Республика оказалась в русле пророссийской политики.

Нельзя не отметить и другое. В силу геополитического положения, т.е. в силу объективных условий, создание важной русской военно-морской базы у берегов Греции, в Восточном Средиземноморье, не могло иметь выдающегося значения априори, т.к. эффективность базы находилась в прямой взаимосвязи с контролем над Проливами, обеспечить который Россия не имела никаких возможностей. Напротив, Лондон сначала добился контроля над Гибралтаром (свои Босфор и Дарданеллы) в 1713 г., а затем, в 1800 г., вплоть до 1979 г., обосновался и на Мальте. Наверное, и Павел I, и Александр I, понимали данный фактор, ибо во время Венского конгресса 1814-1815 гг. победитель Наполеона допустил установление контроля Лондона над Ионическими островами, хотя там господствовали пророссийские настроения.

Как тут не вспомнить Екатерину, сумевшую предугадать исход подобных мероприятий (отправку русских войск для борьбы против Франции). В феврале 1794 г., когда после первых поражений антифранцузских сил ее упрекали в том, что она не помогает бороться против «революционной заразы», императрица мудро заметила: «Но как туда посылать? Послать немного и связаться с пачкунами [т.е. с европейскими монархами. — Прим. авт.], войска будут побиты, как и другие. Много же посылать я не могу, потому что с часу на час жду разрыва с турками…». Таким образом, Екатерина твердо очертила круг собственных интересов. Итак, только в третий раз Россия, благодаря Ушакову, получила некоторую политическую компенсацию, да и то, можно смело сказать, случайно. Победы Суворова, за три месяца вернувшего Австрии все, что Бонапарт отнял у нее за двадцать месяцев, напротив, России напрямую ничего не принесли. Об увеличении международного авторитета России говорить даже не приходится. Как правило, все неудачи 1798-1800 гг. отечественные историки советского периода (и не только) любят списывать на предательство союзников: австрийцев и англичан. Но здесь нельзя не задаться логичным вопросом: а почему австрийцы или англичане должны думать о выгодах чужой им страны? Почему высшая верховная власть Российской империи (в лице Павла I) не озаботилась формированием такой системы взаимоотношений между союзниками, чтобы получить максимум выгоды?

После убийства Павла I группой заговорщиков (как раз после того, как император переориентировался на союз с Францией против Англии), императорский трон в России занял Александр I, чье правление прошло под знаком вооруженной борьбы против Франции: против императора Наполеона I сначала в Третьей (1805) и Четвертой (1806-1807) коалициях, затем во время отражения агрессии в 1812 г. и в кампаниях 1813-1814 гг. Не затрагивая итогов Тильзитского мира 1807 г., имевших промежуточное значение в системе Наполеоновских войн, необходимо перейти к осмыслению итогов Венского конгресса, поставившего точку в 23-летней борьбе Франции против Европы.

Итог Наполеоновских войн очевиден: поражение императора всех французов. И именно Россия, как никто другой, способствовала победе союзников над Францией: именно на ее территории «растворилась» Великая армия, — основной инструмент могущества Наполеона I. Но даже и в этом случае дипломатия Александра I оказалась бессильной, чтобы сформировать отдельную, российскую армию, или в содружестве с союзниками под русским же командованием, и русские войска, входившие в Богемскую, Силезскую и Северную армии, подчинялись австрийцам и пруссакам, бывшим союзникам Наполеона I, благодаря победе России в 1812 г. над Францией сбросивших французский диктат! Напротив, в начале августа 1939 г., во время переговоров с Англией и Францией о возможном военном сотрудничестве против гитлеровской Германии, советская сторона совершенно четко заявила: «Наши силы действуют компактно и никаких частей в другие армии не выделяют».

Совершенно очевидно, что в 1813 г. Россия выступила против Франции на собственный страх и риск, без надежд и каких бы то ни было гарантий на приобретение престижа в послевоенной Европе, не выторговав заранее у Англии (как у главной страны, ведущей непримиримую борьбу против Наполеона I) никаких уступок для себя. Более того, все попытки Александра I договориться с Лондоном о разделе сфер влияния в поствоенной Европе постоянно натыкались на твердый отказ, что странным образом не мешало российскому императору продолжать сотрудничество с англичанами. Более того, «все, что требовали Россия и Пруссия от торийских министров [министров в правительстве тори. — Прим. авт.], сводилось исключительно [выделено мной. — Прим. авт.] к денежной помощи…» Да и половина этой помощи была заплачена некачественными оружием, порохом и боеприпасами.

Как ни поразительно, но дипломатический успех России после победы над Наполеоном I оказался сомнительным. Когда наступила эпоха послевоенного устройства Европы, сразу же обозначились интересы западных держав, не только прямо противоположные интересам России (что неудивительно), а враждебные и агрессивные ей (почти как в 1748 г., когда Россию отстранили от переговоров в Ахене). В частности, 22 декабря 1814 г. (3 января 1815 г.) на Венском конгрессе Англия, Австрия и Франция заключили секретную военную конвенцию, направленную против России (и Пруссии), по которой Лондон, Вена и Париж обещались выставить в случае нападения на кого-либо из них по 150 тыс. чел (ст. 3-4), оставляя за собой право в случае необходимости увеличить воинские контингенты (ст. 7). В этот же период австрийский фельдмаршал К.Э. фон Шварценберг успел даже начертать план военных действий против России, которые было решено открыть уже к концу марта этого же года17. Удивительно, но Александра I спас именно Наполеон I, против которого русский государь так целеустремленно боролся около десяти лет: высадка «корсиканского людоеда» 1 марта 1815 г. в заливе Жуан заставила Лондон, Париж и Вену положить договор под сукно и вновь обратиться за помощью к России (разумеется, и в данном случае Александр I не оговорил условия своего участия в войне против Наполеона I). Даже о существовании этого антирусского договора Александр I узнал от Наполеона I, который специальным курьером выслал царю оригинал антирусского договора, принадлежавшего Людовику XVIII.

После окончательного разгрома Наполеона I при Ватерлоо Венский конгресс продолжил работу, по итогам которого Россия получила герцогство Варшавское; при активном содействии Александра I был создан знаменитый Священный союз, оформленный простой декларацией, ни к чему не обязывавший кого-либо из подписантов. Эффективное участие в Союзе Александра I, которое приписывают императору на внешнеполитическом поприще (особенно во многом благодаря советской историографии, которой было чрезвычайно выгодно представить императорскую Россию как «душительницу свободы»), было незначительно. О каких заслугах Александра I перед Россией можно говорить, если он в одностороннем порядке в 1816 г. чуть было полностью не разоружил собственную армию — костяк и становой хребет государства, претендующего на первые роли в мире?

Подавление европейских революций 1820х гг. (в Неаполе, Бельгии, Испании) прошло без участия России. Несмотря на постоянные просьбы Александра I, предложившего знаменитый «принцип интервенции» (т.е. «право вмешательства» в любую страну, где произошла революция, для восстановления монархии), и страстно желавшего подавить в зародыше любые революционные выступления, монархи отвергали все его предложения о помощи (т.е. об отправке русских войск на подавление революций), ибо совершенно естественно боялись усиления авторитета России там, где оказались бы русские войска. (Можно ли представить, чтобы кто-нибудь запретил Наполеону I или Людовику XIV, находящимся на пике могущества, ввести куда-либо французские войска?) Действительно ли удачными можно назвать итоги Венского конгресса для Александра I (которого В.О. Ключевский называл «караульным часовым чужих престолов», а Соловьев — «Агамемноном среди царей, пастырем народов»), и стоит ли рассматривать как успех то, что он «задушил революционную “гидру” в Европе» (которую «душил» даже не он, а другие суверены)?

Тем не менее, активно участвуя в четвертый раз в коалиционных войнах, Россия Александра I, в отличие от России Павла I, уже получила серьезное территориальное приобретение (Польшу), но, как ни прискорбно сознавать, реального международного влияния после разгрома Наполеона Россия не приобрела: плодами огромнейших и напряженнейших усилий России в борьбе над Наполеоном воспользовалась Англия, окончательно уничтожившей не столько Наполеона I, а Францию, своего геополитического врага с XVII в.

Бесспорно, что борьба за собственные интересы любой страны — особенно в самые сложнейшие периоды ее истории — дело более чем трудное, но вряд ли наличие разнообразных трудностей может послужить серьезным поводом для того, чтобы не бороться с ними вообще, тем более, когда речь идет о национальных интересах и национальном суверенитете. Как совершенно справедливо заметил известный советский военный теоретик А.А. Свечин, «честное соглашение не может заставить забыть о здоровом государственном эгоизме». Развитие и совершенствование экономики Европы вкупе с межгосударственными, межэтническими и социальными противоречиями привели к дальнейшему усложнению международных отношений, вылившихся в первый самый крупнейший конфликт ХХ в. — Первую мировую войну. Советская историография совершенно справедливо указывала на экономическую и политическую зависимость Российской империи от союзников по Антанте. Однако нельзя не заметить, что во время Первой мировой войны Россия, действительно во многом зависевшая от Франции и Англии, играла равную с ними роль (преимущественно из-за своего геополитического положения, располагаясь на одном из флангов самого опасного противника Центрального союза — Германии): без России Германия быстро бы расправилась с Парижем, но без Парижа и Лондона Германия не менее быстро расправилась бы и с Россией. Несомненно, Петербург, точнее, Петроград, имел возможности для увеличения своего веса на международной политической арене во время войны, но он не смог (не мог?) их реализовать.

Главный вопрос о значимости участия России в Первой мировой войне заключался в следующем: стал бы (и смог бы?) Петербург играть полноправную роль на послевоенном конгрессе? В этом-то и состоит приоритетный вопрос державных принципов любого государства: сумеет ли победившая страна вместе с другими странами-победительницами, добиться для себя максимальных выгод пропорционально затраченным усилиям? Вопрос риторический — на него ответа, к сожалению, уже никто никогда не даст, остается только строить предположения. Но предположения, основанные на знании прошлого (и, соответственно, известные государственным деятелям России начала ХХ в.), — на опыте, приобретенном Россией в участии в «коалиционных войнах» в течение XVIII — XIX вв. (опыте, к сожалению, отрицательном).

Например, на указанные выше прецеденты, — недопущение России на Ахенский конгресс, отказ России в гарантиях на поствоенное переустройство мира в 1813-15 г., заключение антирусского договора 3 января 1815 г. Можно вспомнить, как выгодный для России Сан-Стефанский мирный договор 19 февраля 1878 г., подписанный Александром II после русско-турецкой войны (1877-1878), вызвал нешуточное беспокойство Парижа, Лондона и Вены, и страна-победительница была вынуждена менее чем через четыре месяца согласиться на пересмотр договора на Берлинском конгрессе летом 1878 г., где прежние достижения России подверглись серьезной «правке» в ущерб интересов нашей страны. Другой пример. В 1833 г., после заключения России с Турцией чрезвычайного выгодного для Петербурга Ункяр-Искелесийского договора (в случае войны Турция должна была закрыть по требованию России Дарданелльский пролив для всех военных иностранных кораблей), Париж и Лондон тут же резко отреагировали, что привело к фактическому краху всех надежд России на укрепление своих позиций в районе Проливов. Поэтому с большой долей вероятности можно смело предположить возможность заключения после победы над Германией, в 1919 г. очередного договора антироссийской направленности между двумя и более западноевропейскими государствами. Вряд ли Россия, ослабленная и истощенная войной более чем ее союзники, смогла бы оказать им серьезное сопротивление. Так, именно из-за чрезвычайной усталости русских войск в ходе войны против Турции в 1877-78 гг., Александр II пошел на участие в работе Берлинского конгресса. В данном контексте нельзя не упомянуть о записке бывшего министра внутренних дел в кабинете С.Ю. Витте, графа П.Н. Дурново, предсказавшего за полгода до 1 августа 1914 г. практически весь политический ход Первой мировой войны шаг за шагом. В частности, Дурново сказал: «…даже победа сулит нам крайне неблагоприятные финансовые перспективы. (…) То немногое, что, быть может, и удастся с нее [с Германии. — Прим. авт.] урвать, придется делить с союзниками, и на нашу долю придутся ничтожные, сравнительно с военными издержками, крохи. (…) Ведь после крушения германского могущества мы уже более будем им не нужны [выделено мной. — Прим. авт.]». (Вместе с тем не стоит переоценивать ценность подобных высказываний, поскольку нельзя забывать об одной из аксиом изучения истории в целом: история изучается намного позже произошедших событий, т.е. исследователи уже знают о последующих событиях.) Мнение Дурново «подтвердил» президент Франции Р. Пуанкаре, цинично заявивший в сентябре 1915 г.: «…взоры всей России устремлены на Константинополь… Пожалуй, теперь [выделено мной. — Прим. авт.] не время отказываться от своего обещания [речь идет о заключении соглашения между Францией, Англией и Россией о будущем послевоенном разделе владений Османской империи. — Прим. авт.]», т.е. президент Франции прямо и откровенно говорил о возможности отказа от своих прежних обязательств по отношению к России при соответствующих условиях, о которых нетрудно догадаться: после исчезновения Германии как военной и политической силы.

Поскольку в ходе Первой мировой войны Российская империя распалась, можно только предположить, — и с большой долей уверенности, — что и в пятый раз Россия, даже получив какието малозначимые территории, вряд ли смогла бы стать одним из лидирующих держав послевоенной Европы наравне с Англией и Францией, не говоря уже о США.

Едва прошло два десятка лет после окончания Первой мировой войны, как Европа снова оказалась в огне войны, более глобальной и более масштабной, получившей название Второй мировой. Роль СССР в возникновении конфликта и его протекании являлась и до сих пор является питательной почвой для споров, особенно факт заключения Договора о ненападении между Германией и СССР (т.н. пакта Молотова—Риббентропа), который в наши дни усиленно пытаются рассматривать сквозь призму нравственности, щедро разбавленной демагогией и софизмом, что в корне неверно и недопустимо. Пытаясь обвинить СССР в подписании договора 1939 г., почему-то никто не вспоминает и паче того не ищет и не хочет искать аналогичные примеры прошлого (в которых нет недостатка), пытаясь словно доказать советско-германское соглашение как некое «злое исключение» в Мировой истории против человечества. Между тем великий кардинал А. Ришелье, который, хотя и принадлежал к высшей элите римско-католической церкви, поддержал дело Реформации в Германии и в Европе (т.е., поддерживая протестантов, совершил «богопротивное» дело по меркам европейского менталитета того времени) и смело выступил против папского Рима, стоявшего за спиной испанских и австрийских Габсбургов, врагов Франции. В результате неустанной деятельности Ришелье Франция обрела новые территории, «естественные границы» и устранила угрозу испано-австрийской и папской гегемонии в Европе. Разумеется, нельзя не вспомнить об итогах Мюнхенского сговора 30 сентября 1938 г., открывшего А. Гитлеру «цивилизованным путем» дорогу на Восток.

При рассмотрении проблем, связанных с советской внешней политикой накануне Второй мировой войны, нельзя не учитывать главнейшую их составляющую: в конце 30-х гг. речь шла не только о претензиях СССР на роль «великой державы», а о самом существовании СССР как государства вообще. Накануне Второй мировой войны И.В. Сталин — в отличие от Елизаветы Петровны, Петра III, Александра I и Николая II — не дал себя использовать в угоду интересам западных держав и действовал совершенно самостоятельно. Более того, вступая 17 сентября 1939 г. во Вторую мировую войну, советское руководство, в отличие от Елизаветы Петровны или от Александра I, четко оговорило с Берлином условия за свою поддержку и полностью обеспечило собственные интересы в Прибалтике, что до сих пор вызывает нарекания в адрес внешней политики Сталина со стороны либерально настроенных историков и деятелей Европейского союза. В связи с этим нельзя не задаться очередным вопросом: почему стремление по обеспечению своих интересов в непосредственной близости от собственных границ преступнее, чем обеспечение границ какой-нибудь заморской державы в нескольких тысячах километрах от этой державы? После разгрома немецко-фашистской Германии СССР (как фактический преемник Российской империи) — впервые за 200-летний период участия во всех «коалиционных войнах», начиная с войны за Австрийское наследство — добился создания биполярного мира, превратившись наравне с США в гаранта послевоенного устройства мира, продержавшегося вплоть до развала СССР, т.е. почти на полвека. Без СССР не решался ни один вопрос международной политики; геополитические интересы России (СССР) стали распространяться на все континенты. Присутствие советских войск в странах Восточной Европы, на территории Австрии, Финляндии, Китая лишний раз подчеркивало высокий международный авторитет России (СССР). Впервые в Истории, Россия (СССР) создала против многовековой агрессии Запада некий пояс безопасности в виде социалистических стран, — к тому же, в отличие от современного положения в них США, не занимаясь в этих странах поиском экономических выгод для себя. Именно благодаря Сталину, одному из главнейших разработчиков Потсдамско-Ялтинской системы международных отношений, современная Россия имеет в мире авторитет, который вызывает ненависть на Западе, и который мешает прежде всего США, культивирующими создание Pax Americana. Итак, после победы над немецко-фашистской Германией в 1945 г., на фоне знаковых территориальных приобретений, СССР завоевал огромный международный авторитет. Вместе с тем не забудем, что после падения Германии еще следовало сокрушить Японию, и Лондону с Вашингтоном требовалась военная поддержка СССР (иными словами, живая сила); соответственно, на данном этапе — в мае 1945 г. — с объективной точки зрения союзники по антигитлеровской коалиции не были заинтересованы в конфронтации с СССР, что позволило советской дипломатии извлечь максимум возможного. Но даже и в этом случае повторилась ситуация, похожая на ситуацию на Венском конгрессе, связанную с заключением англо-австро-французской секретной конвенции: 22 мая 1945 г., незадолго до начала Потсдамской конференции, английское правительство разработало операцию «Немыслимое», в силу которого 1 июля этого же года планировалось начать военные действия против СССР. После исчезновения последнего врага (Японии) Вашингтон и Лондон получили свободу рук и вновь возобновили антироссийскую (антисоветскую) деятельность. Хотя в несколько другом виде, но снова повторилась ситуация образца 1748 или 1815 гг.: на Сан-Францисской конференции 1951 г. по подписанию мирного договора между США, Великобританией и СССР с Японией Москва была поставлена в такое положение (ей предложили юридически отказаться от притязаний на Южный Сахалин и Курильские острова), что советское руководство отказалось подписывать мирный договор.

В заключение нельзя не сказать, что искусство дипломатии в том и состоит, чтобы добиваться максимальных уступок для своей державы, пренебрегая вопросами нравственности; в противном случае дипломатия не будет стоить и ломаного гроша, если в угоду идеологическим и морально-нравственным вопросам будет приноситься национальный суверенитет и национальные интересы. Вместе с тем нельзя забывать, что, например, сепаратный мир как таковой не может и не должен являться некоей панацеей для упрочения авторитета державы. Речь идет о том, что любому государству, особенно сильной и могущественной державе, стоит избегать переводить (и пресекать появляющиеся в обществе подобные рассуждения) вопросы, связанные с сепаратным миром в нравственную и идеологическую плоскость, ибо подобный путь является тупиковым.

Фридрих II, верный последователь известного политика эпохи Возрождения Н. Макиавелли, не гнушался во время войны за Австрийское наследство нарушением договоров и обязательств. Так, пообещав сначала Франции поддержку против Австрии, Фридрих втайне от Парижа заключил секретное соглашение с Веной. Когда австробаварские войска оказались в затруднительном положении, Фридрих «великодушно» прислал им помощь: один гусарский полк. Затем окончательно повернулся против австрийцев, разбил их и при поддержке англичан получил то, чего добивался — всю Силезию, которую отстоял и в Семилетнюю войну. Итог двойственной политики прусского короля известен: Пруссия, использовав в собственных интересах Францию, стала великой державой Европы, что лишний раз подтверждает высказывание Макиавелли: «…разумный правитель не может и не должен [выделено мной. — Прим. авт.] оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание».

Во время войны за Испанское наследство Англия, почувствовав угрозу со стороны Габсбургов, вышла из союза со Священной Римской империей посредством заключения Утрехтского мира (1713) с Францией и ее союзниками. Итог: Англия получила больше, чем другие страны-победительницы: например, приобрела испанский Гибралтар (до сих пор находящийся под контролем Лондона), ряд французский владений в Северной Америке. Именно Утрехтский мир принято считать важным шагом на пути утверждения торгового и колониального господства Англии.

Итак, можно подвести некоторые итоги. Активно участвуя в трех крупнейших мировых конфликтах (войне за Австрийское наследство, в Семилетней войне, войне против Франции), императорская Россия практически ни разу не сумела (или не смогла) приобрести достойный международный авторитет, соответствовавший ее огромному вкладу в ход этих конфликтов. И только СССР (хотя и при наличии скорее субъективных, нежели объективных условий) во время Второй мировой войны смог нарушить эту цепочку неудач.

К тому же к коренным противоречиям «коалиционных войн» Россия традиционно никогда не имела никакого отношения. Тридцатилетняя война представляла противоборство австрийских Габсбургов и Франции; войны за Испанское и Австрийское наследство, Семилетняя война и войны Франции против Европы в конце XVIII — начале XIX вв. — борьба за мировое господство между Францией и Англией; Первая мировая война — конфликт за ведущее место в мире между Германией и Англией, Вторая мировая — борьба нацистской Германии за мировое господство. Иными словами, Россия, будучи до определенного времени «сторонним» наблюдателем, имела теоретические шансы с точки зрения державного интереса выбрать наиболее сильный лагерь, вступить в него и в итоге получить политические, экономические, военные и пр. выгоды. На практике все получалось совершенно иначе: Россия выступала в этих союзах не как самостоятельная держава, а как орудие в руках тех или иных держав: в XVIII в. — Австрии (и Англии), в начале XIX в. — Англии, в начале ХХ в. — Англии (и Франции). Тем временем Макиавелли предупреждал: «…лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не принуждает необходимость… Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к сильным государям». И только до и во время Второй мировой войны СССР (как фактический преемник Российской империи) выступил как суверенная и независимая держава.

Участвуя в течение столь длительного периода (с XVIII в. по XX в.) в «коалиционных войнах», Россия обычно терпела поражения, — причем, как правило, из-за отсутствия должной политической воли ее руководителей, — руководствуясь какимито порой странными мотивами, истинные причины которых должны стать предметом отдельных исследований. Соответственно, можно сделать очередной вывод: ход Мировой истории подтверждает: на всем протяжении XVIII — XX вв. западные державы действовали исключительно в собственных интересах, игнорируя и пренебрегая интересами России, и вряд ли в начале XXI в. они собрались менять свои принципы, действовавшие веками. Только при определенных условиях — при наличии мощного и опасного врага (т.е. одного из этих западноевропейских государств, которое в силу тех или иных причин высказывало претензии на мировое господство) — европейские державы были готовы забыть и о собственных противоречиях, и о своей ненависти к России (да и то на некоторое время), поскольку без помощи Петербурга (или Кремля) были не в состоянии самостоятельно справиться с этим врагом (например, с Францией или Германией). В заключение хотелось бы привести слова «железного канцлера» О. фон Бисмарка: «В борьбе за существование между великими державами выполняемость всех договоров условная. Ни одну великую нацию нельзя побудить принести свое существование в жертву на алтарь союзнической верности [выделено мной. — Прим. авт.]».

Библиография:

• Дегоев В.В. Александр I и проблема европейского согласия после Венского конгресса // Вопросы истории. 2002. №2. С. 119-132.
• История дипломатии. М., 1961. Т. 1.
• Кузьминков В. Острова раздора // Родина. 2005. №12. С. 100-106.
• Ланин Р.С. Внешняя политика Павла I в 1796-1798 годах / Ученые записки ЛГУ. №80. Серия исторических наук. Вып. 10. Л., 1941. С. 3-44.
• Макиавелли Н. Государь. СПб., 2000.
• Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Т.IX (X). СПб., 1892.
• Мартынов Е.И. Политика и стратегия. М., 2003.
• Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. М., 2000. С. 134.
• Милютин Д.А. История войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование императора Павла I. Т. 1. СПб, 1857.
• Надлер В.К. Император Александр I и идея Священного союза. Т. 3. Рига, 1887.
• Нарочницкая Н.А. Великие войны ХХ столетия. Ревизия и правда истории. М., 2010.
• Она же. Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну? М., 2009.
• Нелипович С.Г. Союз двуглавых орлов: русско-австрийский военный альянс второй четверти XVIII в. М., 2010.
• Овчинников В.Д. Святой адмирал Ушаков. М., 2003.
• Орлов А.А. Союз Петербурга и Лондона. Российско-британские отношения в эпоху наполеоновских войн. М., 2005.
• Плужников О. Первейший враг // Император. 2005. №7. С. 13-19.
• Пуанкаре Р. На службе Франции (1914-1915). М.-Минск, 2002. Т. 1.
• Российская дипломатия в портретах. М., 1992.
• Русский Нострадамус // Родина. 1993. №8-9. С. 10-13.
• Свечин А.А. Стратегия. М., 1926.
• Собко Е.М. Участие России в войне за Австрийское наследство (1740-1748) // Вопросы истории. 2006. №1. С. 156-159.
• Соловьев С.М. Политика России во время войны за Австрийское наследство // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1867. Т. 135. №9.
• Он же. Собр. соч. М., 1993. Кн. XI. Т. 22.
• Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М., 1994.
• Троицкий Н.А. Лекции по русской истории XIX века. Саратов, 1994.
• Черкасов П.П. Двуглавый орел и королевские лилии. Становление русско-французских отношений в XVIII в. (1700-1775). М., 1995.
• Он же. Екатерина II и Людовик XVI. М., 2004.
• Он же. Елизавета Петровна и Людовик XV. М., 2010.
• Recueil des Traités de la France. T. 2. Paris, 1880.
• Talleyrand. Mémoires. T. 2. Paris, 1891.