Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Litera
Правильная ссылка на статью:

Художественная реализация аксиологической проблематики в марийском рассказе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов о Великой Отечественной войне (жанрово-стилевые тенденции)

Гусева Надежда Васильевна

аспирант, кафедра финно-угорской и сравнительной филологии, Марийский государственный университет

424002, Россия, республика Марий Эл, г. Йошкар-Ола, ул. Кремлевская, 44, каб. 503

Guseva Nadezhda Vasil'evna

post-graduate student of the Department of Finno-Ugric and Comparative Philology at Mari State University

424002, Russia, respublika Marii El, g. Ioshkar-Ola, ul. Kremlevskaya, 44, kab. 503

ovechkinanadezhda@rambler.ru
Кудрявцева Раисия Алексеевна

доктор филологических наук

профессор, кафедра финно-угорской и сравнительной филологии, Марийский государственный университет

424002, Россия, Республика Марий Эл, г. Йошкар-Ола, ул. Кремлевская, 44, каб. 503

Kudryavtseva Raisiya Alekseevna

Doctor of Philology

Professor of the Department of Finno-Ugric and Comparative Philology at Mari State University

424002, Russia, respublika Respublika Marii El, g. Ioshkar-Ola, ul. Kremlevskaya, 44, kab. 503

kudsebs@rambler.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-8698.2018.4.27307

Дата направления статьи в редакцию:

03-09-2018


Дата публикации:

11-09-2018


Аннотация: В данной статье в рамках изучения ценностной парадигмы марийской национальной литературы рассматривается художественная реализация аксиологической проблематики в марийском рассказе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов о Великой Отечественной войне. Главное внимание в ней уделено жанрово-стилевым решениям авторов (жанровым подвидам "военного" рассказа, а также стилевым доминантам, в частности, психологизму, его формам и приемам, используемым писателями), направленным на актуализацию аксиологического содержания их произведений. Методологию исследования определяют историко-типологический и структурно-семантический анализ произведений, что позволяет увидеть не только ценностные аспекты проблематики «военного» рассказа, но и реализующие их поэтологические аспекты жанра. В статье доказывается, что аксиологическая проблематика наиболее ярко выражена в таких жанровых подвидах марийского «военного» рассказа рассматриваемого периода, как лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы, что данная проблематика в немалой степени способствовала формированию таких стилевых доминант марийской малой прозы, как психологизм, драматизм и философизация повествования.


Ключевые слова:

марийская литература, аксиологическая парадигма литературы, проблематика, жанр, жанровый подвид, стиль, стилевая доминанта, рассказ, художественный смысл, поэтика

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-012-00086.

Abstract: This article is devoted to the artistic manifestation of the axiological problematics in the Mari novel about the Great Patriotic War of the second half 1940s - early 1980s as part of the study of the value-based paradigm of Mari national literature. The authors focus on the genre-style solutions found by writers (genre subspecies of 'military' novel as well as stylistic dominants, in particular, forms and techniques of psychologism used by writers) aimed at actualisatino of the axiological content of their works. The methodological basis of the research includes historico-typological and structural-semantic analysis of writings wich demonstrates not only value-based aspects of the problematics of a 'military novel' but also manifestates poetological aspects of the genre. The authors of the article prove that axiological problematics is most brightly expressed in such subspecies of Mari 'military' novel as lyrico-dramatic, lyrico-philosophical and documentally biographic novels and the aforesaid problematics helped to develop such stylistic dominants of Mari flash fiction as psychologism, dramatism and narrative philosophization. 


Keywords:

Mari literature, axiological paradigm of literature, problematics, genre, genre subspecies, style, style dominant, story, artistic sense, poetics

В марийском рассказе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов о Великой Отечественной войнена первый план выдвигаются духовно-нравственные проблемы: человек и драматические обстоятельства войны, проблемы духовной состоятельности человека. Такая концептуально-проблемная стратегия повлекла за собой углубление жанрового содержания рассказа, в первую очередь, в аксиологическом аспекте, по-новому актуализировала принцип правды в изображении военной действительности и человека военного времени, а также, в свою очередь, спровоцировала развитие жанровых форм, поэтики и стиля, максимально отвечающих целям художественного выражения ценностных ориентаций автора.

Одним из проявлений такой тенденции жанрового развития «военного» рассказа можно считать усиленное внимание к внутреннему миру персонажей и возросший интерес к различным формам и приемам психологического повествования. Психологизм, который является «особым художественным качеством» [10, с. 61], а также «непосредственно связан со стилем писателя, выступает как организующий стилевой принцип» [7], становится стилевой доминантой в творчестве большинства марийских писателей (Ю. Артамонова, В. Юксерна, С. Вишневского, П. Корнилова, Г. Гордеева, В. Александрова, Е. Янгильдина, Макс Майна и др.); он максимально проникает в жанровую структуру разновидностей рассказа, в наибольшей степени обсуждавших ценностные проблемы жизни, человека и мира (лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы), – постепенно эти подвиды, дополняя военный материал другими объектами художественного изображения, прочно закрепляются как особо востребованные в художественной картине марийской прозы.

Главным объектом изображения в «военном» рассказе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов становится личность с его сложным внутренним миром. Наиболее распространенные приемы психологического повествования в нем – это внутренний монолог персонажа и психологическое авторское повествование (психологически насыщенные описания, детали).

Центральное место в жанрово-стилевом поле марийской «военной» литературы послевоенного периода занимают лирико-драматический и лирико-философский рассказы, в которых активно используется монолог-исповедь персонажа. Внутренняя речь персонажей (или героя-повествователя), особенно в рассказах 1946–1950-х годов, насыщена восклицательными предложениями, риторическими вопросами, многоточиями, которые выражают крайнюю степень их драматического положения и психологического состояния. В них также словесно оформлены актуальные в послевоенную эпоху ключевые ценности народа и отдельного человека – Родина, жизнь солдата, гордость за народ и ненависть к врагу. Таким исповедальным размышлением героя-повествователя о Родине как ценности отличается, к примеру, лирико-драматический рассказ И. Васильева «Моя Родина, я тебя люблю» («Шочмо элем, мый тыйым йӧратем», 1948) [2]: «Шочмо элем, тый мыйын авам улат! Мый тыйын верчынет, шкенан тыныс да ласка илышна верч моло дене пырля кучедалынам… Умбакыжат, Родина, ӱшане, <…> устан кучедалаш тӱҥалам. Шочмо элем, кӱлеш лиеш гын, тыйын верчынет шке илышемат ом чамане. Шочмо элем, мый тыйым йӧратем!» [2, с. 12] («Моя Родина, ты моя мать! Я за тебя, за нашу мирную и спокойную жизнь сражался вместе со всеми… И дальше верь, Родина, <…> буду храбро сражаться. Если надо будет, моя Родина, не пожалею и своей жизни. Моя Родина, я тебя люблю!»); «… йоча-влак чон йӧсышт дене шортыт, ӱдырамаш ден шоҥго-влакын шинчавӱдышт йога, нимо титакдыме еҥ-влак фашистский пленыште йӧсланат, нунын сурт-печышт йӱла, осал тушман чылажымат ломыжышко савыра. Кумда мландынам орлык вузалын. Шочмо элемын оҥжо айдеме вӱр дене чеверген…» [2, с. 10] («… дети сердцем плачут, текут слезы у женщин и стариков, невиновные страдают в фашистском плену, горит их дом, злой враг все превращает в золу. Нашу необозримую землю охватило горе. Грудь моей Родины покраснело от людской крови…»).

Аналогичный монолог-исповедь героя-повествователя (близкого к автору) представлен и в лирико-драматическом рассказе Г. Гордеева «Спасибо, солдат!» («Тау, салтак!») [4], в основе которого – не история самого героя-повествователя, а воспоминание о погибшем отце, воспроизведение его фронтовой жизни. В этом рассказе внутренний монолог актуализирует не только такую ценность, как Родина, но также и такие, как любовь к родной земле, святая ненависть, духовно-нравственная сила солдата, память. Аксиологический смысл получает и слово «Победитель» (в авторской графике – СЕҤЫШЕ). Используя философско-метафорическую образность, риторические обращения, восклицания, эмоциональные частицы, повторы-уточнения (ачамын, йӧратыме ачамын – моегоотца, моего любимого отца), герой-повествователь обращается к войне как к ожившему злу, провозглашает ценность победы, одержанной простым человеком как над злом, так и над самим собой (своими слабостями и страхами): «О шучко сар… Да каргыме тый лий! Мыняр еҥын ӱмыржым лугыч ыштышыч, мочол еҥын капшым тодыштыч, мыняр еҥым тулыкеш коденат, а ачамын, йӧратыме ачамын, пел кидшым кӱрлын налынат.

Ах, каргыме фашист. <…> Но уке! Совет салтакым сеҥаш куштылго огыл. Огеш лий совет салтакым сеҥаш! Ачам колен манат? Шоя! Тудо ила! Ила авамын, акамын, изамын шӱмыштышт, ила мыйын шӱмыштем, ила пошкудо-влакын, калыкын шӱмыштыжӧ.

Тау, ачай, тау, совет салтак!» [4, с. 259–260] («О страшная война… Будь ты проклята! Сколько жизней ты прервала, скольких искалечила, скольких осиротила, а у моего отца, моего любимого отца, ты оторвала руку.

Ах, проклятый фашист. <…> Но нет! Нелегко победить советского солдата. Нельзя победить советского солдата! Говоришь, мой отец умер? Неправда! Он живет! Живет в сердцах моей матери, сестры, брата, живет в моем сердце, в сердцах соседей, народа.

Спасибо, отец, советский солдат!»).

Такое субъективное повествование, в котором доминирует внутренний монолог героя-повествователя, становится гимном бессмертному солдату, отцу-победителю, его силе и непобедимости. Аналогичная аксиологически ориентированная проблематика в психологической проекции заявлена и в рассказе М. Евсеевой «Сон» («Омо») [5], но уже в рамках лирико-философского повествования. Основное действие в нем связано с послевоенным временем, война дана в ретроспективе. Главная героиня рассказа Настя всю свою жизнь прожила с надеждой когда-нибудь встретиться с отцом (он прошел всю войну и погиб буквально в последние дни войны, при взятии рейхстага). Встреча отца и дочери, невозможная в реальности («Пеш мием ыле, но мемнан элна воктене эреак шем кишке чужлен коштеш. Кушеч-гынат границынам шӱташ йӧным кычалеш, садлан мыланем шке постем гыч каяш ок лий» [5, с. 56] – «Очень даже пришел бы, но около нашей страны все время с шипением ползает змея. Пытается найти возможность где-нибудь прорвать границу, поэтому мне нельзя оставлять свой пост»), происходит во сне. Этот прием, связанный в марийской литературе второй половины ХХ века, главным образом, с «философско-этическими проблемами, с движением сюжета, идейным содержанием», служащий «для идеологической и психологической характеристики действующих лиц, изложения взглядов самого автора» [12, с. 136], в рассказе М. Евсеевой способствует глубокому проникновению во внутренний мир главного персонажа, который обозначен явной положительной коннотацией автора. А сама ситуация встречи во сне отца и дочери, монолог-исповедь Насти о безмерной любви к отцу и жажде встречи с ним, приобретают философское звучание. Отдельные фрагменты этого монолога напоминают марийские молитвы-причитания: «Ачай, йӱдым лектам – тылзым ончем: тушто тыйым ужнем; кечывал кечын вӱдлан волем – вӱд ӱмбаке тӱткын ончем: тушто тыйын чуриетым кычалам; чашкерыш пурем – кайык мурым колыштам: тушто «Ӱдырем, толын шуым» манметым колнем; калык коклашке лектам – адак тыйым кычалам. <…> а мый тыйын толметым вученам. Авам семынак эр ӱжара тул денат, кас ӱжара тул денат, тылзан да чолга шӱдыран мотор йӱдымат, яндар каван волгыдо кечынат вучем. <…> Ачай, тол мый декем, тетла ит кай» [5, с. 54–55] («Папа, ночью выйду – на луну смотрю: в ней тебя хочу увидеть; днем за водой спускаюсь – на воду пристально смотрю: там твое лицо разглядываю; в чащу зайду – слушаю пение птиц: там твое «Доченька, я пришел» хочу услышать; в люди выйду – снова тебя ищу. <…> а я ждала твоего возвращения. Как мама, я жду тебя и в утреннюю зарю, и в вечернюю зарю, лунной и звездной тихой ночью и светлым, безоблачным днем. <…> Папа, вернись ко мне, больше не уходи»).

Такая фольклорная стилистика (стиль молитвенного причитания) используется автором не только для выражения душевных терзаний персонажа, но и «в целях выражения своей идейно-эстетической концепции и усиления эмоциональной выразительности» [11, с. 94]; они заостряют внимание на исконных ценностях (человеческой жизни, божественной силе, судьбе, духе, вере и воле самого человека как источниках его силы). Созданию молитвенного стиля способствуют как многократно повторяемые обращения друг к другу дочери и отца («ачай» – «папа», «ӱдырем», «игем» – «доченька», «дитя мое»), так и синонимичные повторы («тыйым ужнем» – «хочу тебя видеть», «тыйын чуриетым кычалам» – «ищу твое лицо», «толметым вученам» – «ждала, когда ты придешь», «вучем» – «жду», «тол» – «приходи», «ит кай» – «не уходи», «тыйым ужам» – «вижу тебя», «эре эскеренам» – «все время ждала-отслеживала», «шӱм пеленемак ашненам» – «хранила у самого сердца»). Концовка рассказа М. Евсеевой по аксиологической стратегии аналогична концовке проанализированного нами выше рассказа Г. Гордеева: «Салтак нигунам ок коло!» [4, с. 260] («Солдат никогда не умирает!»). Автор словами своего персонажа утверждает бессмертие и память. Таким образом, в рассказах Г. Гордеева и М. Евсеевой основной философской категорией выступает человеческая жизнь как ценность, а военная биография отцов, давшая толчок в том числе и психологическому сюжету, актуализирует через мотивы памяти и бессмертия связь времен и поколений.

Лирико-драматический рассказ В. Александрова «Ови» (1975) насыщен психологическими описаниями, лирическими отступлениями, внутренними монологами, воспоминаниями-размышлениями, поучениями, заветами-наставлениями (по-марийски – сугынь). В нем сильная психологическая линия, которая мощно сопровождает всю событийную произведения, перволичный повествователь (Мику), близкий к автору, и кольцевая композиция, определяемая мотивом несостоявшейся встречи. Событийная подоплека психологического сюжета – история несчастной любви Павыла и Ови, разлученных войной, чистая и безответная любовь к Ови ее односельчанина Мику, верность Ови ушедшему на фронт мужу. Ови в этом плане не подкупить ни проникновенной игрой на гармошке-двухрядке (влюбившийся в нее фронтовик именно ради любимой отремонтировал свой музыкальный инструмент и научился играть одной рукой, ведь вторую он оставил на войне), ни мудрыми и ласковыми словами Мику («Ови, молан шкендым индырет? Илышылан – илыман. А тушеч огыт пӧртыл, огыт» [1, с. 46] – «Ови, зачем мучаешь себя? Живущему надо жить. А оттуда не возвращаются, нет»), ни его искренние переживания за нее, ни его желание запечатлеть любимую женщину в скульптуре («Тыгай йӧратымаш гына илышнам волгалтара, айдеме лӱмым пуа» [1, с. 46] – «Только такая любовь освещает нашу жизнь, делает человека человеком»). Итак, на первый план выдвигается автором одна из важнейших универсальных ценностей – верность. Именно она придает Ови духовную силу, которую мы видим в ней в рассказе во все ключевые моменты ее жизни (момент расставания с Павылом, получение «похоронок», встреча с Павылом-дезертиром), дает ей надежную опору в сложных жизненных ситуациях, спасает от мимолетных соблазнов. Динамику ее внутренних переживаний, психологическое напряжение автор передает, главным образом, не прямыми способами, а косвенно, через внешние проявления, например, показывает, как Ови с каким-то сумасшедшим рвением колет дрова, пашет на быке (вместо лошади). Рассказ заканчивается драматическим мотивом несостоявшейся встречи и внутренним противоречием Ови: она понимает, что не встретиться ей с Павылом, но по-прежнему верит и надеется на возвращение мужа. Ови сознательно выбирает для себя в качестве жизненного положения одиночество, которое автором подчеркнуто с помощью образа-символа одинокой березы. Этот образ, напрямую ассоциированный с образом смотрящей на дорогу в ожидании мужа женщины, дополняет мотив несостоявшейся встречи в кольцевом обрамлении рассказа. Как в начале рассказа («Ял мучаште мӱндыр корныш вуйым сакыше шкет куэ воктен тыгаяк шкет ӱдырамашым ужам…» [1, с. 41] – «В конце деревни у одинокой березы, свесившей голову в сторону дальней дороги, вижу такую же одиноко стоящую женщину…»), так и в его конце («Мӱндырчак, вуйым савен, куэ вашлие. Воктеныже – ӱдырамаш» [1, с. 46] – «Уже издали, наклонив голову, встретила береза. Рядом с ней – береза»), он призван подчеркивать гордое одиночество героини, которое выше сиюминутных жизненных радостей, ее смирение с судьбой. Ови верит в силу своей любви: «Кӱ кечеш когарген, йӱреш нӧрен шуалга, шалана, <…> йӧратымаш гына илышнам волгалтара» [1, с. 46] («Обожженный солнцем, размокший под дождем, камень рыхлеет, разваливается, <…> только любовь освещает нашу жизнь». Рассказ «Ови» – это поэтический гимн любви и верности.

Самым драматическим и психологически насыщенным является эпизод ночной встречи-разговора Ови с Павылом-дезертиром, случайно подслушанным героем-повествователем Мику. Ови, для которой честность выше всего, настаивает на возвращении Павыла на фронт, и даже сама готова заменить его на фронте (лишь бы смыть как можно быстрее грех своего мужа перед родом, потомками, народом, страной). И Павел ушел, а Ови упала на солому и горько заплакала. И утром внешне уже ничего не говорило об их встрече, только ее глаза были красные; а вечером береза, родственная душа, по-прежнему разделила ее чувства: «Кастене аҥа мучаш гыч волышыла, тугак ял мучашсе куэ деран шогалын, мӱндыр корныш тӱслен шӱлалтыш» [1, с. 47] («Вечером, спускаясь с поля, остановилась, как прежде, у березы, что в конце деревни, вздохнула, пристально взглянув на дальнюю дорогу»). Мику, искренне любивший и жалевший Ови, как и она, переживал и сохранил в тайне ночную встречу с Павылом.

Композиция и стилистика рассказа «Ови», таким образом, основаны на соединении психологического драматизма и аксиофилософского начала (при лирико-психологической стилевой доминанте). В нем значительная роль отведена описаниям, включенным в прямую и внутреннюю речь героя-повествователя Мику и выполняющим ценностно-концептуальную и психологическую функцию. Например, таковым является описание старинной марийской свадьбы (в данном рассказе – свадьбы Ови и Павла), с заветами-наставлениями и другими атрибутами этого традиционного семейного обряда. В нем заострены такие заветы, несущие в себе ценности семейной жизни (в единстве духовного и материального): полное единение мужа и жены («Мужырнат тичмаш тылзе гаяк лийже» [1, с. 42] – «Пусть будет наша пара похожей на полную луну»), радость («Тӱняште ош кече нӧлталтеш, самырык ешат тудынла волгалтше» [1, с. 42] – «Поднимается белое солнце, пусть так же сверкает молодая семья»), бытовые ценности («Шийвундо гай шийын, туто кинде йӱр дене куанен илыза, – каче ден оръеҥ йол йымак окса йоҥген возын, вуй ӱмбакышт шурно пырче велын» [1, с. 43] – «Живите, сверкая, как деньги, радуясь живительному для созревания хлеба дождю, – под ноги жениху и невесте упали деньги, на их голову посыпались зернышки»).

Лиризм повествованию придают прежде всего трогательные природные картины, представленные глазами и словами персонажей, например, Павыла: «Музыкчо лиям ыле гын, товатат ты семым возен налам ыле. Вет тиде – пӱтынь мемнан илыш: сава йӱкан кумда олык, лыжга Лаж вӱд, кинде нур дене волгалтше канде кава» [1, с. 45] («Если бы был музыкантом, я обязательно записал бы эту мелодию. Ведь это – вся наша окружающая жизнь: широкий луг со звоном кос, тихая вода реки Лаж, голубое небо, осветленное хлебным полем»). Пример использования пейзажного описания для драматизации сюжетного действия в произведении – описание летней непогоды, которое рождает мотив неожиданного расставания Павыла и Ови (он уходит на войну): «Но кавам ту эрдене ала-кӧ пуйто пӱрдыш. Ужава-шачет водын арамак огыл моткоч кычкырышт аман…» [1, с. 42] («В то утро небо как будто кто-то занавесил. Не зря, видимо, вечером так сильно квакали лягушки»). На пейзаж «проецируются мысли, переживания героев: сопоставление переживаний человека с картинами природы позволяет с большей полнотой и рельефностью выявить внутренние психологические процессы» [8, с. 20]. С непогодой связано усиление сюжетного драматизма, в том числе в его психологической составляющей: «Ялыш кӱзышым – йырым-йыр шӱгарлаштыла шӱлык» [1, с. 42] («Поднялся в деревню – вокруг мрачно, как на кладбище»). Такие пейзажные детали, сопровождающие героев в момент их расставания, будут использоваться и в других событийных планах, например, сообщение о пропаже Павыла без вести предваряется фразой «Касвел могырым каватӱр шемем оварен» [1, с. 43] («Горизонт с западной стороны почернел и распух»).

Аксиологическая концепция автора в рассказе «Ови» конструируется и из выражений героя-повествователя, персонажей, соотносимых с идеями народной педагогики, многие из них в виде пословиц, поговорок и народных примет представлены в их внутренней речи: добро («Поро еҥын ӱмыржӧ кӱчык» [1, с. 42] – «У доброго человека короткая жизнь»), труд и трудолюбие («Айдемын лӱмжӧ паша дене чаплана» [1, с. 42] – «Имя человека славится его трудом»), смелость («Чолга шӱдырлан лӱмымат сылным ойырат» [1, с. 42] – «Немеркнущей звезде и имя дают красивое») и др.

Таким образом, анализ лирико-драматического рассказа В. Александрова «Ови» позволяет сделать вывод о том, что все композиционные элементы произведения, «все событийные картины отличаются психологической напряженностью, нацеленностью на раскрытие нравственных основ характеров и утверждение нравственных ценностей. Все описания и характеристики, взволнованно-лирические по своему характеру, способствуют не только более полному раскрытию внутреннего мира героев, но и драматизации сюжета» [9, с. 38].

Значительное место в марийской литературе второй половины 1940-х – начала 1980-х годов занимают документально-биографические рассказы. Они написаны на основе документальных материалов, но авторы не «скатываются» на публицистику, они активно обогащают художественный арсенал литературы, в котором важнейшая роль принадлежит психологизму. Наряду с психологизмом, следует отметить в качестве стилевой доминанты рассказа сюжетность (динамику внешней и внутренней жизни персонажей), приоткрывающую ценностные идеи автора.

В рассказе Степанова М. (Макс Майна) «Мондалтдыме подвиг» («Бессмертный подвиг») [13], повествующем от первого лица о героическом подвиге и гибели партизанки Зои Космодемьянской, сопровождаемом фрагментами из других (поэтических) произведений автора, широко представлен документальный материал: исторические реалии, географические объекты, реальные эпизоды, подлинные имена, фамилии и довоенная биография партизан (Зоя Космодемьянская, Клава Милорадова, Вера Волошина, Лида Булгина, Павел Проворов), подполковника, допрашивавшего Зою после задержания (Людвиг Рюдерер 332-го пехотного полка 197-й фашистской дивизии), письма Зои маме и брату Шуре, рассказ старшего научного сотрудника музея деревни Петрищево – Сергея Александровича Шарова. В достоверном жизненном материале для автора интересна «реальная ситуация – человек на границе жизни и смерти, стремясь идти "внутрь факта", автор использует непривычный для национальной литературы художественный прием» [6, с. 14]. Обратившись к напряженно-острой ситуации, М. Майн исследует психологическое состояние своей героини и актуализирует ее нравственно-этические ценностные ее приоритеты: преданность Родине, духовная сила, долг перед людьми, который выше смерти. Такие же ценности (в разных содержательных вариациях, но везде через воспроизведение поведения и переживаний конкретного человека в сложной жизненной ситуации) провозглашаются и в документально-биографических рассказах В. Юксерна «Волгалтшаш лишан» («Перед рассветом»), «Иленыт кок йолташ» («Жили два товарища») и «Зина-Зинон», Т. Апатеевой «Лӱддымӧ» («Бесстрашный»), С. Вишневского «Ик олаште» («В одном городе») и «Гвардий рядовой», В. Сапаева «Танкист» и «Орудийын командирже» («Командир орудия»), П. Корнилова «Ларионыч», Е. Янгильдина «Юл воктене» («У Волги»), «Балтиец» и «Шоҥго салтак» («Старый солдат»), С. Николаева «Курымаш чап тул» («Вечный огонь») и др. Они, в основном, «строятся на одном героическом факте, скрупулезно исследованном автором, раскрывают мотивы героического поступка солдата, представляют собой прекрасный образец психологической прозы, где человеческие судьбы раскрываются в драматических ситуациях» [14, с. 105]. Многие из них имеют автобиографическую стратегию. Так, в рассказе В. Юксерна «Перед рассветом» [15] таким реальным героическим фактом-эпизодом становится следующее: «В последние дни войны офицеру-журналисту Василию Столярову и его товарищам по приказу советского командования пришлось стать парламентерами на одном их самых сильных укреплений врага» [3, с. 8]. В основе событийной и психологической канвы произведения – безграничная любовь лейтенанта Аркадия Зубанова к Родине и народу, его самопожертвование ради победы. Автор не скрывает своего отношения к нему, местами обращаясь даже к открытой форме выражения своих ценностных ощущений и представлений: «Тыйын тӱсет, поро шӱмет, Родинынам шокшын йӧратымет курымешлан чонешна кодеш…» [15, с. 29] («Твой облик, доброе сердце, горячая любовь к нашей Родине навечно останутся в наших сердцах…»).

Итак, актуализированная в жизни и литературе аксиологическая проблематика во второй половине 1940-х – начале 1980-х годов вызвала к жизни новые жанрово-стилевые тенденции в развитии марийского рассказа о Великой Отечественной войне; связанная с осмыслением трагических обстоятельств военной действительности, внутренней природы человека, психологической стороны жизни персонажей, наиболее яркое выражение она получила в таких жанровых подвидах марийского «военного» рассказа, как лирико-драматические, лирико-философские и документально-биографические рассказы, и в немалой степени способствовала формированию таких стилевых доминант марийской малой прозы, как психологизм, драматизм и философизация повествования.

Библиография
1. Александров В. Ови // Шыжымат куку мура: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Мар. кн. савыктыш, 1998. С. 41–46.
2. Васильев И. Шочмо элем, мый тыйым йӧратем // Куголык пеледыш: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола, 1956. С. 3–12.
3. Васинкин А. Эн тӱнжö – айдеме пӱрымаш // Юксерн В.С. Ойпого: ойырен налме произведений-влак / ончылмутым А.А. Васинкин возен. – Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1989. 496 с.
4. Гордеев Г. Тау, салтак! // Омса вес велне: повесть ден ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1990. С. 259–260.
5. Евсеева М. Омо // Ӱдыр йолташ-влакем: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1970. С. 52–56.
6. Зайцева Т.И., Максимова О.М. Публицистика удмуртского писателя-фронтовика М. Лямина // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2018. № 3(81). Ч. 1. C. 12–15.
7. Исина Н.У. Психологизм как стилевая доминанта прозы Д. Исабекова [Электр. ресурс] // Тюркский мир: история и современность: тезисы межд. тюркологического симпозиума. Астана: Казахстан, 2011. 113 с. URL: http://repository.enu.kz/bitstream/handle/123456789/3733/psihologizm-kak-stilevaya-dominanta.pdf (дата обращения: 21.06.2018).
8. Компанеец В.В. Художественный психологизм в советской литературе (1920-е годы). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. 113 с.
9. Кудрявцева Р.А. Марийский рассказ в контексте отечественной литературы 1950-х – начала 1980-х годов (стилевая и внутрижанровая дифференциация): моногр. очерк / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2010. 100 с.
10. Кудрявцева Р.А. Художественная деталь как прием психологизации повествования в марийском рассказе конца XX века (на примере рассказа Геннадия Алексеева «Жаркий день») // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 5 (143). С. 61–66.
11. Левина Н.Н. Психологизм как стилевая доминанта современной мордовской повести // Вестник Челябинского государственного университета. 2016. № 4 (386). Филологические науки. Вып. 100. С. 93–96.
12. Рябинина М.В. Марийская повесть второй половины ХХ века: поэтика психологизма): монография / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2016. 183 с.
13. Степанов М.С. (Макс Майн). Мондалтдыме подвиг // Тӱжем йолташ: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1978. С. 63–73.
14. Шеянова С.В. Мордовский военный роман в культурно-литературном пространстве Поволжья и Приуралья. К вопросу генезиса и национальной самобытности // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2011. Вып. 4-2. С. 102–107.
15. Юксерн В. Волгалтшаш лишан // Волгалтшаш лишан: ойлымаш-влак. Йошкар-Ола: Кн. лукшо мар. изд-во, 1964. С. 5–30.
References
1. Aleksandrov V. Ovi // Shyzhymat kuku mura: oilymash-vlak. Ioshkar-Ola: Mar. kn. savyktysh, 1998. S. 41–46.
2. Vasil'ev I. Shochmo elem, myi tyiym iӧratem // Kugolyk peledysh: oilymash-vlak. Ioshkar-Ola, 1956. S. 3–12.
3. Vasinkin A. En tӱnzhö – aideme pӱrymash // Yuksern V.S. Oipogo: oiyren nalme proizvedenii-vlak / onchylmutym A.A. Vasinkin vozen. – Ioshkar-Ola: Mar. kn. izd-vo, 1989. 496 s.
4. Gordeev G. Tau, saltak! // Omsa ves velne: povest' den oilymash-vlak. Ioshkar-Ola: Mar. kn. izd-vo, 1990. S. 259–260.
5. Evseeva M. Omo // Ӱdyr ioltash-vlakem: oilymash-vlak. Ioshkar-Ola: Kn. luksho mar. izd-vo, 1970. S. 52–56.
6. Zaitseva T.I., Maksimova O.M. Publitsistika udmurtskogo pisatelya-frontovika M. Lyamina // Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki. 2018. № 3(81). Ch. 1. C. 12–15.
7. Isina N.U. Psikhologizm kak stilevaya dominanta prozy D. Isabekova [Elektr. resurs] // Tyurkskii mir: istoriya i sovremennost': tezisy mezhd. tyurkologicheskogo simpoziuma. Astana: Kazakhstan, 2011. 113 s. URL: http://repository.enu.kz/bitstream/handle/123456789/3733/psihologizm-kak-stilevaya-dominanta.pdf (data obrashcheniya: 21.06.2018).
8. Kompaneets V.V. Khudozhestvennyi psikhologizm v sovetskoi literature (1920-e gody). L.: Nauka. Leningr. otd-nie, 1980. 113 s.
9. Kudryavtseva R.A. Mariiskii rasskaz v kontekste otechestvennoi literatury 1950-kh – nachala 1980-kh godov (stilevaya i vnutrizhanrovaya differentsiatsiya): monogr. ocherk / Mar. gos. un-t. Ioshkar-Ola, 2010. 100 s.
10. Kudryavtseva R.A. Khudozhestvennaya detal' kak priem psikhologizatsii povestvovaniya v mariiskom rasskaze kontsa XX veka (na primere rasskaza Gennadiya Alekseeva «Zharkii den'») // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2009. № 5 (143). S. 61–66.
11. Levina N.N. Psikhologizm kak stilevaya dominanta sovremennoi mordovskoi povesti // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2016. № 4 (386). Filologicheskie nauki. Vyp. 100. S. 93–96.
12. Ryabinina M.V. Mariiskaya povest' vtoroi poloviny KhKh veka: poetika psikhologizma): monografiya / Mar. gos. un-t. Ioshkar-Ola, 2016. 183 s.
13. Stepanov M.S. (Maks Main). Mondaltdyme podvig // Tӱzhem ioltash: oilymash-vlak. Ioshkar-Ola: Kn. luksho mar. izd-vo, 1978. S. 63–73.
14. Sheyanova S.V. Mordovskii voennyi roman v kul'turno-literaturnom prostranstve Povolzh'ya i Priural'ya. K voprosu genezisa i natsional'noi samobytnosti // Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta. 2011. Vyp. 4-2. S. 102–107.
15. Yuksern V. Volgaltshash lishan // Volgaltshash lishan: oilymash-vlak. Ioshkar-Ola: Kn. luksho mar. izd-vo, 1964. S. 5–30.