Влияние политической нестабильности на рост терроризма в странах Ближнего Востока

Новиков Андрей Вадимович ассистент, Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова 117997, Россия, Москва, г. Москва, пер. Стремянный, 36, каб. 339 Novikov Andrey Vadimovich Assistant, Plekhanov Russian University of Economics 117997, Russia, Moskva, g. Moscow, per. Stremyannyi, 36, kab. 339 Camouflage@yandex.ru Другие публикации этого автора

2011 году народные протесты в поддержку социально-экономических и политических реформ охватили весь Ближний Восток и Северную Африку. Этот период сейчас называют “арабской весной”. Многие эксперты надеялись, что эти протесты откроют новую эру безопасности, стабильности, мира и демократии в регионе ^[1]. Десять лет спустя арабская “весна” все еще не превратилась в арабское “лето” и фактически регрессировала, став скорее “осенью” или “зимой”. Поскольку движения за перемены были подавлены военными переворотами (например, в Египте в 2013 году), усилением авторитарного режима (например, в Алжире и Саудовской Аравии) или переходом к гражданской войне, о чем свидетельствуют случаи Ливии, Сирии и Йемена ^[1]. Даже в случае Туниса, который представляет собой единственную “историю успеха” арабской весны, демократический переход привел к тому, что страна стала одним из крупнейших в мире источником иностранных боевиков для “Исламского государства” (ИГ/ИГИЛ - террористическая организация, запрещенная в России).

Наиболее тревожным аспектом арабской весны, является то, что она, как представляется, способствовала распространению беспрецедентного уровня терроризма на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а также других регионах мира. Согласно “Глобальной базе данных по терроризму” (GTD), ежегодное число террористических нападений в мире до начала арабской весны 2011 года достигало максимума только в 1992 году и составляло 5073 нападения ^[2]. Второй по величине показатель за период 1970-2010 гг. был зафиксирован в 2010 году и составил лишь 4822 терактов. Эти цифры возросли после начала арабской весны. При этом количество террористических атак в мире достигло 8500 в 2012, 11996 в 2013 году, 16860 в 2014 году, 14852 в 2015 году, и 13488 в 2016 году. Хотя на Ближний Восток и Северную Африку пришлась наибольшая региональная доля этого всплеска террористических нападений (в среднем 38% в период 2012-2016 годов), во всех других регионах также наблюдался рост нападений. Это свидетельствует о том, что внутриполитическая нестабильность, связанная с арабской весной, имела важные последствия за пределами Ближнего Востока и Северной Африки.

Причины роста терроризма в период «арабской весны»

Основная проблема, лежащая в основе этой статьи, связана с всплеском числа террористических атак в мире после наступления “арабской весны”. Этот всплеск достиг пика в 2014 году, когда в мире было зафиксировано 16860 террористических атак. Важно отметить, что этот рост терактов не ограничивался Ближним Востоком и Северной Африкой, но встречался в той или иной степени во всех регионах мира, в следующем порядке по интенсивности: Ближний Восток и Северная Африка (6919 атак в 2014 году), далее следуют Азия (6132 атаки), Южная Африка (2308 атаки), Европа (1180 атаки) и западное полушарие (321 атак в 2014 году) ^[2]. Тем не менее, все пять регионов пережили всплеск терроризма.

Как теоретически объяснить этот рост террористической активности? Обширная литература по международному терроризму содержит по крайней мере пять общих объяснений причин терроризма, которые можно кратко резюмировать следующим образом:

1. Уровень образования. Ученый Роберт Пейп продемонстрировал в своем основополагающем исследовании мирового терроризма, что террористы-смертники, скорее всего, являются выходцами из грамотных стран с более высоким уровнем высшего образования ^[3]. С тех пор этот вывод часто подкрепляется количественными исследованиями, в которых эмпирически доказана несостоятельность доминирующего предположения о том, что плохо образованное население в большей степени подвержено вербовке террористов.

2. Доступ к Интернету. Различные исследования указывают на то, что: террористы используют современные формы телекоммуникаций, доступные через Интернет, для содействия вербовке, коммуникации и распространению пропаганды ^[4]. Средства массовой информации стремятся показать, что наиболее изощренное использование Интернета террористической организацией было связано с ИГИЛ, которая творчески использовала его для развертывания пропаганды, поддержания вербовки и обмена сообщениями, сбора средств и даже издавало свой онлайн-журнал (Dabiq), чтобы легитимизировать организацию.

3. Нищета и безработица. Плохие экономические условия, в частности обусловленные нищетой и безработицей, были определены в литературе как потенциальная первопричина терроризма. Наиболее распространено мнение о том, что именно бедность является коренной причиной терроризма. Тем не менее она является слабым и непоследовательным предиктором терроризма. Например, А. Крюгер и Д. Малекова проверили гипотезу бедности и не нашли существенной взаимосвязи между рыночными возможностями или доходами и терроризмом ^[5]. В более всеобъемлющем исследовании, в котором проверялись многочисленные показатели экономической эффективности, Дж. Пьяцца не обнаружил «никакой существенной связи между любыми индикаторами экономического развития и терроризмом» ^[6].

4. Уровень демократизации. Некоторые исследователи пришли к выводу, что весьма демократические страны чаще сталкиваются с терроризмом ^[7]. Тем не менее теоретическая связь между демократическим правлением и терроризмом является сложной. Недовольство, вызванное отсутствием гражданских и политических прав в автократических государствах, особенно военных диктатурах, скорее всего, является механизмом, который может породить терроризм. Теоретически также возможно, что автократические режимы лучше способны подавлять террористические группы, предотвращая таким образом их деятельность в пределах своих границ.

5. Конфликт идентичности. С тех пор как Дж. Ферон и Д. Лайтин создали индексы этнической и религиозной фрагментарности для проверки общепринятого мнения о том, что гражданские войны вызваны этническими и религиозными антагонизмами (а, согласно их анализу, они ими не вызваны), эти переменные были включены в количественные исследования терроризма ^[8]. Хотя выводы этой литературы остаются не слишком убедительными, А. Крюгер и Д. Малекова утверждают, что гипотезы идентичности остаются эмпирически обоснованными ^[5]. Террористы вынуждены действовать на основе коллективной идеологии, опирающейся на определенную самобытность или мировоззрение, будь то этническое, религиозное или националистическое. В обществах, где одно мировоззрение преобладает над другим или где одна этническая группа маргинализирована в пользу доминирующей, террор часто является средством, позволяющим услышать голос ущемленных или средством перевода потенциальных материальных выгод в их пользу.

Теоретическая проблема, связанная с каждым из вышеперечисленных пяти наборов объяснений, заключается в том, что они либо по отдельности, либо все вместе не в состоянии объяснить всплеск глобальной террористической активности, подобный тому, который произошел в эпоху Арабской весны. Например, уровень образования, доступ к Интернету и бедность радикально не меняются в одночасье или даже через год. Поэтому непонятно, как все это может объяснить глобальный всплеск террористических атак, произошедших в 2014 году. То же самое относится и к этническим и религиозным антагонизмам, которые относительно статичны и весьма медленно развиваются. Даже в случае политического режима, который, возможно, может быть изменен перед лицом существенных внутренних или международных потрясений, маловероятно, что такие изменения были достаточно широкими как на Ближнем Востоке и в Северной Африке, так и в других регионах мира, чтобы способствовать резкому всплеску терроризма в 2011-2016 годах.

Ученые, стремящиеся проверить связь между внутриполитической нестабильностью и терроризмом, применяли различные меры внутриполитической нестабильности, одной из которых является “прочность политического режима”. Результаты этой литературы также неоднозначны. В то время как К. Ли измерил внутреннюю политическую нестабильность с помощью этого показателя и обнаружил, что менее прочные режимы более склонны к международному терроризму, Дж. Пьяцца предложил противоположные выводы, используя ту же самую переменную ^{[9; 6]}. В отдельном исследовании Дж. Пьяцца проверил две дополнительных переменных внутренней политической нестабильности: “гражданскую войну” и “несостоятельность государства”. Он пришел к выводу, что они оба соответствуют более высоким уровням международного терроризма во всем мире. В дополнительном исследовании Дж. Пьяцца пришел к аналогичному результату, когда тестировалась только ближневосточные страны ^[10].

Одна из проблем, связанных с использованием этих показателей, заключается в том, что они являются плохими предикторами для внутренней политической нестабильности. Прочность режима - плохой показатель, потому что он не учитывает внутреннюю политическую нестабильность вне полной смены режима. Установившийся режим можно считать “стабильным”, несмотря на то, что он переживает частые волнения в форме политических демонстраций и беспорядков (событий, которые не фиксируются переменной). Дополнительные предикторы, такие как гражданская война и крах государства, представляют собой только две возможные формы внутренней политической нестабильности. В то время как гражданская война потенциально выступает в качестве превосходного примера «наихудшей» внутренней политической нестабильности, она не охватывает более низкие уровни беспорядков, которые могут существовать в стране и подпитывать терроризм. То же самое можно сказать и о «провале государства». Эта концепция не отражает каких-либо беспорядков, приведших к краху правительства страны, и, таким образом, показывает лишь еще один наихудший сценарий.

Более эмпирически удовлетворительный подход состоит в том, чтобы различать конкретные типы внутренней политической нестабильности, которые можно далее различать в зависимости от степени волнений. С этой целью литература по политическому насилию указывает в направлении большого массива конкретных форм внутриполитической нестабильности, которым могут выставляться баллы от наименее к наиболее тяжелым: 1) антиправительственные демонстрации; 2) всеобщие забастовки; 3) крупные правительственные кризисы; 4) правительственные чистки или репрессии; 5) массовые беспорядки; 6) политические убийства; 7) мятежи; 8) гражданские войны; и 9) революции ^[11]. На самом базовом уровне –антиправительственные демонстрации и всеобщие забастовки, которые отражают недовольство населения правящим режимом и политической системой. Далее можно изучить сторону государственного уравнения, включая крупные правительственные кризисы, которые могут привести к падению правящего режима, а также более активную попытку режима консолидировать власть, очистив себя от нежелательных членов или групп. Более насильственный конец спектра внутриполитической нестабильности начинается с беспорядков и политических убийств, а затем включает восстания и гражданские войны. Революции или полное свержение существующего правящего порядка, представляют собой наиболее интенсивное измерение внутриполитической нестабильности. Разумеется, предполагается, что каждая из этих форм внутриполитической нестабильности будет помогать активизации террористической деятельности, в совокупности способствуя тому, что, возможно, лучше всего называть “связью внутренней политической нестабильностью с терроризмом”.

Конкретные причинно-следственные механизмы, лежащие в основе политической нестабильностью и терроризмом двойственные. Во-первых, внутриполитическая нестабильность, начиная от антиправительственных демонстраций и заканчивая революциями, свидетельствует об общественном разочаровании политической системой, которое может либо порождать, либо эксплуатироваться внутренними террористическими субъектами в поисках дополнительных партнеров. Например, неудивительно, что страны, переживающие внутренние беспорядки − форму внутриполитической нестабильности, воплощающую насильственное выражение антиправительственных настроений, − также сталкиваются с терроризмом. Украина является отличным примером того, как мятежники вступали в столкновения с полицией по вопросу европейской интеграции и отношений правительства с Россией, что привело к политической революции в 2014 году. Страна не только испытала большое количество беспорядков (29) в период данного исследования (2011-2014), но также большое количество терактов, в том числе 895 отдельных нападений только за 2014 год ^[12].

Во-вторых, внутриполитическая нестабильность также отражает ослабление контроля со стороны режима, что позволяет разочарованным террористам более свободно перемещаться в пределах той или иной страны или географического региона. Поэтому таким субъектам должно быть легче совершать террористические нападения. Ярким примером могут служить правительственные чистки, в ходе которых правящие режимы принимают решение систематически отстранять целый класс лиц от власти по этническим, религиозным или политическим соображениям. Хотя общее предположение состоит в том, что лидеры предпринимают такие действия с позиции силы, чаще всего они отражают изолированные и маргинализированные режимы, пытающиеся сохранить свою ослабевающую власть. Самое главное, не должно вызывать удивления то, что насильно удаленные от власти лица могут быть готовы совершить террористические нападения на режим, который отстранил их от занимаемых ими должностей. Это был один из многих уроков, извлеченных после организованной США чистки в 2003 году десятков тысяч членов партии Баас на правительственных и военных должностях. Последние с большой эффективностью использовали свою военную подготовку для совершения террористических нападений на поддерживаемое США иракское правительство.

Вышеупомянутые причинно-следственные механизмы воплощают в себе то, что Н. Кампос и М. Гассебнер называют “эффектом эскалации”: внутренняя политическая нестабильность создает условия, необходимые для совершения все более изощренных террористических нападений ^[13]. Точнее, эффект эскалации предполагает, что растущая интенсивность внутриполитической нестабильности приведет к росту числа терактов. При этом более серьезные формы внутренней нестабильности – от антиправительственных демонстраций до революций – также должны привести к росту терроризма. В целом, внутриполитическая нестабильность перерастает в террористические акты.

Эффект эскалации, по-видимому, отражает широкие контуры развертывания “арабской весны”, поскольку рост внутренней политической нестабильности, начавшийся в Северной Африке и впоследствии распространившийся на весь Ближний Восток, привел к увеличению числа террористических нападений, в том числе в других регионах мира. Эпицентром этого всплеска стал Тунис, где 17 декабря 2010 года 26-летний торговец фруктами Мохамед Буазизи поджег себя в знак протеста против плохого обращения с ним со стороны местных должностных лиц. Это событие захватило воображение тунисцев, уставших жить под авторитарным правлением, и их протесты привели к свержению Зин эль-Абидин Бен Али 14 января 2011 года. Эффект домино возник, когда протесты распространились по всему Ближнему Востоку и Северной Африке, что привело к свержению авторитарных режимов в Египте, Ливии и Йемене.

Внутренняя политическая нестабильность, вызванная “арабской весной”, создала идеальные условия для деятельности террористических организаций. Например, в августе 2011 года региональное ответвление Аль-Каиды, “Аль-Каида в странах исламского Магриба” (AQIM), выпустила двухсерийный видеоролик, в котором призывала мусульман из всех стран “арабской весны” присоединиться к их организации в качестве средства для борьбы с их репрессивными правительствами. До этого момента Аль-Каида вела локальную войну против алжирского правительства и не выходила далеко за пределы алжирской границы. ИГИЛ также смогло воспользоваться внутриполитической нестабильностью, развязанной арабской весной, чтобы закрепиться в Сирии и Ираке, объявив о создании в июне 2014 года нового “халифата”, который охватил обе страны ^[4]. В то время как нужно оглянуться немного дальше 2011 года, чтобы объяснить, как ИГИЛ удалось успешно завоевать позиции на Ближнем Востоке. Хотя арабская весна по-прежнему представляет собой переломный момент для смертоносной организации. Реакция сирийского правительства на разжигаемые арабской весной протесты в Сирии была настолько яростной, что Айман аз-Завахири, тогдашний лидер “Исламского государства в Ираке”, призвал к джихаду против Башара Асада и его режима. Такие усилия, в сочетании с тем, что США завершили свои военные операции в Ираке в 2011 году и оставили власть в руках Нури Аль-Малики – мусульманина-шиита в стране, в которой долгое время доминировали сунниты с репутацией угнетателей шиитского большинства, что обеспечило превращение Ирака и Сирии в зону военных действий, склонную к террору ^[4].

Вместе с тем важно отметить, что расширение террористической деятельности Аль-Каиды и ИГИЛ, особенно на Ближнем Востоке и в Северной Африке, представляет собой лишь самые яркие примеры взаимосвязи внутриполитической нестабильности и терроризма, которая затронула все регионы мира во время арабской весны. Действительно, эпоха “арабской весны” с ее всплеском террористических нападений во всех регионах мира представляет собой идеальное современное тематическое исследование для изучения того, в какой степени внутриполитическая нестабильность и терроризм связаны между собой, а также можем ли мы определить, способствуют ли определенные формы внутриполитической нестабильности террористической деятельности.

Методология исследования

Расчет зависимой переменной – абсолютное число террористических нападений, ежегодно произошедших в стране в период “арабской весны” – производится на основе использования “Глобальной базы данных по терроризму” (GTD) ^[2]. В базе данных представлены девять “типов атак”, которые отражают широкий набор тактик, используемых террористами, которые включены в зависимую переменной: 1) политическое убийство; 2) вооруженное нападение; 3) взрывы бомб; 4) угон транспорта; 5) захват заложников; 6) похищение людей; 7) нападение на объект/инфраструктуру; 8) нападения без оружия. Нападения с применением химического, биологического или радиоактивного оружия считаются невооруженными нападениями.

Независимая переменная - внутриполитическая нестабильность. Эта переменная строится с использованием “Международного межнационального архива данных временных рядов” (Databanks International Cross-National Time-Series Data Archive), который включает раздел “событие внутреннего конфликта”, содержащий данные подсчета различных типов внутриполитической нестабильности, а также взвешенную переменную для измерения внутриполитической нестабильности в целом ^[14].

Чтобы вычислить взвешенную переменную внутренней политической нестабильности, каждой компонентной части сначала присваивается вес, соответствующий весам, используемым в работах А. Банка и К. Уилсона: антиправительственные демонстрации взвешиваются как 10, всеобщие забастовки как 20, крупные правительственные кризисы как 20, правительственные чистки как 20, беспорядки как 25, а революции как 150 ^[14]. Далее умножается значение для каждой переменной в наборе данных на конкретный вес, затем умножается эту сумму на 100 и делится на число переменных, включенных в уравнение, которое равно шести. Наконец эта переменная логарифмически преобразуется для стандартизации и учета уменьшающейся отдачи.

В исследовании также контролируются альтернативные объяснения, изложенные в классической литературе по терроризму:

1. Уровень образования. Используется “Индекс образования” из “Индекса развития человеческого потенциала” программы развития ООН. Образовательный аспект сводного балла измеряется путем сочетания показателя средних лет обучения в школе для взрослых в возрасте от 25 лет и старше с показателем ожидаемой продолжительности школьного обучения для детей школьного возраста. Установлены минимальное и максимальное значение, а затем баллы преобразованы в индексы в диапазоне от 0 до 1, чтобы стандартизировать измерения. Ноль в индексе образования указывает на естественный ноль или отсутствие формального образования в стране, а 1 означает желательную цель, эквивалентную каждому гражданину, закончившему по крайней мере магистратуру.

2. Доступ в Интернет. Проникновение Интернета отражается с помощью показателя “число интернет-пользователей на 100 человек” Всемирного банка.

3. Бедность и безработица. Учитывается валовой национальный доход (ВНД) страны на душу населения и уровень безработицы на основе показателей Всемирного банка. ВНД логарифмически преобразуется.

4. Уровень демократизации. Для этой цели используются баллы Polity IV, чтобы учесть тип политического режима. Этот показатель колеблется от -10 (высоко авторитарный) до 10 (высоко демократичный).

5. Конфликт идентичности. В работе учитывается этническая и религиозная мозаичность или фрагментарность, используя набор данных А. Алесина по фракционности, чтобы увидеть, являются ли более этнически или религиозно разделенные общества более склонными к терроризму ^[15]. Кроме того, создается фиктивная переменная, которая контролирует, преобладает ли в стране мусульмане ^[16].

Таблица 1. Описательная статистика.

Переменная	Наблюдения	Среднее	Ст.откл.	Мин.	Макс.
Террористические атаки	975	58.553	269.417	0	3925
Численность мусульман	975	0.236	0,425	0	1
Издательство О нас Наши реквизиты Наши партнеры Контактная информация Политика конфиденциальности   Авторам Договоры Авторская зона   Услуги Институт рецензирования   Разное Как написать статью? Журналы в перечне ВАК Мобильное приложение Вопрос - ответ   Наши сайты Aurora group s.r.o. © 1998 – 2024 Nota Bene. Publishing Technologies. NB-Media Ltd.