Анализ влияния политической изоляции этнических групп на рост терроризма

Новиков Андрей Вадимович ассистент, Российский экономический университет им. Г.В. Плеханова 117997, Россия, Москва, г. Москва, пер. Стремянный, 36, каб. 339 Novikov Andrey Vadimovich Assistant, Plekhanov Russian University of Economics 117997, Russia, Moskva, g. Moscow, per. Stremyannyi, 36, kab. 339 Camouflage@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение

Этническая принадлежность может быть мощным мотиватором политического насилия. В то время как мирные отношения между этническими группами являются нормой, когда возникают конфликты воюющие стороны часто объединяются по этническому признаку. Предыдущие оценки, основанные на данных PRIO о смертях в военных конфликтах, состоят в том, что 64% всех гражданских войн основаны на этническом признаке ^{[32, с. 194]}. Точно также М.Д. Тофт утверждает, что «почти две трети всех вооруженных конфликтов включают этнический компонент» ^{[54, с. 3]}. Уделяя особое внимание терроризму, более трети террористических организаций стремятся продвигать интересы этнических групп ^{[21, с. 250]}. Также есть некоторые свидетельства того, что этнические организации могут иметь преимущества в вербовке, ресурсной поддержке, целеполагании и оперативных стратегиях по сравнению с другими типами террористических групп ^[8]. Поэтому неудивительно, что этнонациональные и этнорелигиозные группы могут нести ответственность за некоторые из самых смертоносных террористических нападений ^[40].

Поэтому стоит изучить конкретное влияние этнической политической изоляции на террористическое насилие. В то время как ряд работ обнаруживают связь между этнической политической изоляцией и терроризмом на государственном уровне, необходимо исследовать различия на отдельных территориях страны ^[28]. Такая локальная направленность позволит лучше уловить динамику террористического насилия. Так как терроризм сам по себе является чрезвычайно локализованным, группирующимся в определенных национальных регионах ^[45]. Терроризм часто развивается в географически крупных странах со значительными региональными различиями с точки зрения этнического состава, экономического развития и местной политики. Эта закономерность видна на примере 10 стран с наибольшим числом терактов в представленном наборе данных (Колумбия, Афганистан, Филиппины, Пакистан, Алжир, Сирия, Нигерия, Сомали, Индия, Ирак, а также Россия на 11-м месте в списке) ^[44]. Это означает, что агрегирование анализируемых данных на национальном уровне теряет важную и теоретически интересную локальную дисперсию. Наконец, терроризм часто поддерживается маргинальными субъектами, многие из которых не имеют политического представительства или способности влиять на политику на национальном уровне ^[49]. Эта параллель с исследованиями о гражданской войне демонстрирует преимущество анализа местных условий, особенно поскольку позволяет лучше сопоставить теорию и эмпирические данные ^[23].

Анализ местной динамики имеет дополнительное преимущество. Позволяя исследовать как этническая политическая изоляция на самом деле может увеличить влияние других факторов, способствующих террористическому насилию. В более обширной литературе по конфликтам установлено, что бедность, неравенство и конкуренция за ресурсы становятся значительно более актуальными, когда усиливаются этническим разделением власти ^{[17, 24]}. Поэтому необходимо проанализировать, оказывает ли этническое отчуждение аналогичное стимулирующее влияние на местную динамику терроризма.

Связь этнической принадлежности, политического исключения и терроризма

Терроризм относится к использованию или угрозе применения насилия негосударственными субъектами для разжигания страха среди населения ради достижения политических или социальных целей ^{[33, с. 4]}. В то время как в некоторых работах этническая принадлежность определяется как один из многих факторов, предсказывающих риск террористического насилия, связь между этническим разнообразием и терроризмом в целом имеет слабые эмпирические подтверждения. Так, Д. Пьяцца не находит доказательств того, что в странах с большим этническим разнообразием уровень терроризма выше ^[49]. При том, что Л. Хегер даже утверждает, что более высокая этническая фракционированность фактически снижает вероятность терроризма ^[37]. Аналогичным образом А. Басучудхари и В. Шугарт считают, что воспринимаемая этническая напряженность менее важна для прогнозирования терроризма, чем богатство страны или экономическая свобода ^{[18, с. 66]}. Приводя этих авторов к утверждению, что «возможно, было бы неверно думать, что терроризм коренится в этнических различиях».

В тоже время в предыдущих работах по гражданским конфликтам был достигнут общий консенсус, что нет теоретически обоснованной причины, по которой этническое разнообразие само по себе могло бы спровоцировать насилие ^[27]. Фактически, этнически разнородные общества могут «иметь самые высокие стимулы для создания прозрачных и инклюзивных политических институтов, которые, в свою очередь, снижают вероятность терроризма» ^{[37, с. 40]}. Большинство этнических отношений, как правило, мирные, а насилие является лишь отклонением. Кроме того, этнический «конфликт» не обязательно должен быть насильственным. При этом определенные институты могут перенаправлять этническую активность в традиционную политику и конструктивный активизм ^[9].

Однако существует ряд исследований, в которых подчеркивается, как этническая принадлежность может стать мощным мотиватором терроризма при определенных условиях. Например, в работе О. Дэнзелла обнаружилось, что демографическая поляризация, а не разнообразие и фракционность, увеличивает риск терроризма ^[31]. Заимствуя положения из исследований о гражданских войнах и работы Д.Л. Горовица об этнических конфликтах, можно сказать, что терроризм становится более вероятным в государствах, где этническое большинство сталкивается с большой группой меньшинств, которые могут активно конкурировать за власть и ресурсы, заставляя членов группы воспринимать «других» как более серьезную угрозу ^{[3; 41]}. Аналогичным образом, исследование Л. Хегера показывает, что терроризм чаще встречается среди групп меньшинств, которые составляют большую долю населения страны, и что эти группы лучше способны защитить свое население от возмездия врага ^[37].

Другая ветвь литературы по терроризму фокусируется не столько на демографической конкуренции, сколько на том, как дискриминация по этническому признаку и политическая изоляция разжигают недовольство и могут спровоцировать индивидуальную радикализацию ^[1]. М. Креншоу определяет дискриминацию этнического меньшинства как условие, которое может непосредственно привести к терроризму ^[30]. И в ряде тематических исследованиях этнических террористических организаций отмечается, что дискриминация по этническому признаку влияет на формирование и вербовку организаций ^[10]. Более поздняя работа, изучающая межнациональные данные, показывает, что терроризм более вероятен среди этнических групп, имеющих более сильные политические претензии ^[21], а также в странах, где проживают этнические группы, подвергшиеся значительной экономической дискриминации или политической изоляции ^[28].

Последняя группа исследований в значительной степени опирается на теорию Т.Р. Гарра об относительной депривации, впервые разработанную для объяснения восстаний и других форм массового политического насилия, а затем примененную к этнополитическим конфликтам ^[2]. Согласно этой теории, когда люди сталкиваются с лишением политических или экономических возможностей из-за социальной идентичности (например, этнической принадлежности), этот опыт может обострить их осознание своей социальной идентичности и отчуждать от других членов общества. Это сочетание усиливающегося чувства идентичности и отчуждения может сделать членов группы более восприимчивыми к манипуляциям со стороны экстремистов. Особенно если усилия нерадикальных лидеров по решению этих проблем наталкиваются на безразличие или репрессии со стороны государства ^[28]. По мере того как отношения между группами становятся все более поляризованными, это служит «опустошению поля конструктивных центристов», усиливая экстремизм и увеличивая риск политического насилия ^{[13, c. 22]}. Политическая изоляция или отсутствие доступа к принятию решений в национальном правительстве, а не общие жалобы, являются движущей силой, побуждающей членов этнических групп прибегать к насилию вместо более мирных форм политической мобилизации.

Местный компонент этнической изоляции и терроризма

Хотя прошлые работы предполагают связь между этнической дискриминацией или политической изоляцией и терроризмом, большинство межнациональных исследований терроризма в основном сосредоточены на страновом уровне. В то время как факторы государственного уровня действительно играют определенную роль в создании поляризованной этнической среды можно утверждать, что местная среда особенно важна для понимания этнической динамики и ее потенциального влияния на терроризм. Предыдущие тематические исследования связывали формирование террористической группы с конкретными местными факторами или событиями ^[5], и показывали, что риск терроризма часто различается в зависимости от географической территории государства ^[46].

Даже если этнические отношения основаны на национальных факторах, последствия ощущаются на местном уровне. Поскольку террористические группы действуют с меньшими ресурсами, чем многие повстанческие группы, и более ограничены в выборе объектов атаки ^[30]. Следовательно, они могут сосредоточить свою деятельность на более легко достижимых местных целях. Кроме того, даже если недовольство вызвано национальной политикой, террористические группы могут сосредоточиться на подрыве местных органов власти ^[4]. Кроме того, местные органы могут сами вызывать недовольство, усугубляя недовольство на национальном уровне. Местные органы власти, особенно в развивающихся странах, более подвержены коррупции и более открыты для захвата конкурирующими группами ^[7]. Они также могут быть более склонны к проблемам с бюджетом и управлением, что приводит к усилению конфликтов между местными группами из-за ограниченных региональных ресурсов ^[6].

Этнические группы, лишенные государственной власти, не имеют никаких средств для решения своих национальных или местных проблем, и возникающие в результате разочарования и «чувства бесправия» могут побудить обратиться к насилию ^[4]. Было обнаружено, что страны, которые исключают значительную часть своего населения, подвергаются более высокому риску гражданской войны и терроризма ^[28]. Хотя предстоит проанализировать связь между этнической изоляцией и местным риском терроризма, некоторые ученые приходят к выводу, что присутствие изолированной группы в регионе более чем в три раза увеличивает риск вооруженного конфликта в этом регионе ^[17]. Расширяя эту логику, это приводит к предположению 1: «если в регионе проживает отстраненная от власти этническая группа, он будет более подвержен террористическим нападениям».

Понимание местной этнической принадлежности и враждебной среды

В то время как политическая изоляция может играть важную и независимую роль в мотивации террористической деятельности, другие условия внешней среды, вероятно, приведут к дальнейшей эскалации группового недовольства и поляризации межэтнических отношений. Фактически, хотя присутствие политически изолированного меньшинства в пределах региона может обеспечить базовую мотивацию для насилия, риск терроризма становится еще выше, когда это исключение совпадает с другими экономическими, демографическими и политическими условиями. Этот аргумент связан с работой В. Асаля, который утверждает, что: «хотя политическое отчуждение является мощным фактором, определяющим этнический конфликт, оно может быть смягчено экономическими и географическими условиями этнической группы» ^{[17, с. 1345]}. Их исследования были в основном сосредоточены на воздействии «ресурсного проклятия». Обнаружив, что регионы в которых есть политически исключенные этнические группы и нефтяные месторождения значительно более подвержены вооруженным конфликтам, чем регионы, в которых присутствует только один из этих двух факторов. Эта логика может распространятся и на терроризм. Поэтому стоит исследовать другие местные условия, которые могут повлиять на исключение и склонность групп к такого рода насилию.

Если вернутся к первоначальным аргументам о жалобах и недовольстве ^[2], дискриминация и бессилие в сочетании с осознанием статуса группы по отношению к другим подпитывают этнический конфликт. Следовательно, чувство разочарования из-за этнической изоляции должно быть наиболее усилено в областях, где межгрупповая конкуренция более типична. Поскольку такая среда с большей вероятностью повысит осведомленность о межгрупповых сравнениях. Экономические условия могут играть значительную роль в формировании групповой конкуренции и конфликтов. М. Сейджман обнаружил, что обездоленные этнические группы с большей вероятностью будут участвовать как в протестах, так и в восстаниях, и что группы в более богатых странах менее склонны к насилию, чем группы в бедных ^[11]. Однако связь между экономическим развитием и терроризмом менее очевидна ^[16]. Отсутствие такой последовательной взаимосвязи может быть связано с фундаментальными различиями в том, как исторические обиды влияют на деятельность повстанческих и террористических групп. Повстанцам требуется более широкое распространение недовольства, чтобы осуществлять вербовку ^[14], в то время как террористические группы функционируют даже тогда, когда недовольство ограничено ^[30].

С другой стороны, возможно, что региональная экономика играет более важную роль в формировании террористического насилия, чем богатство страны. Регионы с низким уровнем дохода испытывают большую нехватку ресурсов, что усиливает конкуренцию между этносами и увеличивает вероятность того, что разные этнические группы будут рассматривать друг друга как противников ^[3]. Исход этой борьбы также вызовет неприязнь к победителям, усиливая желание отомстить более успешным обидчикам ^[24]. Напротив, ускоренный экономический рост снижает риск насильственной мобилизации ^[20]. Если объединить регионы с низким уровнем дохода и с горизонтальным неравенством (основанном на групповом расколе, а не на индивидуальном опыте), то риск терроризма возрастает ^{[42, с. 302]}. Это приводит к гипотезе 2: «более бедные регионы, в которых проживает изолированная этническая группа, будут более подвержены террористическим атакам».

Наконец, городская среда связана как с повышенным риском терроризма, так и с большей этнической поляризацией. Городские объекты являются весьма привлекательной мишенью для террористических организаций. Города являются центрами регионального или даже национального значения, экономики, СМИ и инфраструктуры, и, следовательно, одиночная атака в городах может быть более разрушительной и вызвать большую панику, чем операции в сельской местности ^[51]. Города также обладают огромной символической силой, часто объединяя местные, национальные и даже глобальные идентичности и структуры ^[15].

Что еще более важно, городская среда может быть более восприимчива к этнической поляризации и подвергаться большему риску насилия благодаря межгрупповой динамике, возникающей из-за взаимодействия множества людей. В работах по этнической конкуренции утверждается, что частые контакты, типичные для городских условий, могут способствовать как внутригрупповому единству, так и межгрупповому конфликту ^[8]. Населенные пункты являются идеальными местами для создания сетей между этническими группами, тем самым увеличивая мобилизационный потенциал. Однако они также могут служить аренами экономической и социальной конкуренции между различными группами. Даже если определенные формы городского гражданского общества создают капитал этнических групп и снижают уровень насилия, слишком часто контакты, возникающие в густонаселенных и промышленно развитых странах, усиливают восприятие этнических различий и способствуют межэтническому насилию ^[50].

Фактически, хотя населенные пункты служат для усиления межгрупповых контактов, именно наличие или отсутствие группового неравенства определяет, станет ли этот контакт поляризованным и насильственным. Некоторые исследования связывают радикальный ислам с растущими темпами урбанизации в мусульманских странах и полагают, что поддержка терроризма наиболее высока среди городской бедноты ^{[42, с. 46]}. Как он утверждает, густонаселенные городские районы могут стать «межгрупповой средой с нулевой суммой», которую лидеры террористов используют, чтобы убедить потенциальных новобранцев в том, что «терроризирование членов других групп является экономически эффективной стратегией». Населенные пункты с изолированными этническими группами – это не просто районы интенсивных межгрупповых контактов. Они также подвергаются более высокому риску этнической поляризации и отчуждения. По сути предоставляя террористическим группам готовые сети вербовки. По этим причинам гипотеза 3 заключается в том, что: «более населенные регионы, в которых проживает исключенная этническая группа, будут более подвержены террористическим атакам».

Несмотря на то, что можно ожидать, что терроризм более обусловлен более местными факторами, но национальная политика играет определенную роль в формировании этих местных взаимодействий. Есть веские основания подозревать, что этническая изоляция будет иметь наибольшее значение в демократических обществах, где участие в политическом процессе имеет смысл. Способность общественности участвовать в свободных и честных выборах, рассматривается как важнейшая движущая сила, влияющая на риск терроризма ^[38]. Когда доступ к политическому процессу ограничен на основе этнического происхождения, последствия еще более значительны. В то время как С. Чой и Д. Пьяцца ставят под сомнение влияние политического участия на терроризм ^[28]. Они считают, что ограничения со стороны исполнительной власти и политическая изоляция этнических меньшинств значительно повышают риск терроризма.

Однако вместо того, чтобы рассматривать показатель демократии как полностью независимый от других независимых переменных, демократия действует как промежуточный фактор, формирующий влияние этнической изоляции, плотности населения и богатства. В частности, если исключенная этническая группа расположена в районе, население и экономическая динамика которого уже усилили восприятие групповых обид и межгрупповой конкуренции, тогда демократия может способствовать усилению разочарования. Исключенная этническая группа, проживающая в демократическом государстве, может лучше осознавать разрыв между демократическими идеалами инклюзивности и реальностью властных отношений. В то время как некоторые могут счесть аргумент, что демократия может усугубить существующую этническую напряженность, нелогичным, М. Сейджман указывает, что демократические режимы по своей сути являются системами конкуренции, и эта конкуренция может мобилизовать существующую этническую напряженность ^{[11, с. 108-109]}. Кроме того, местное население и благосостояние являются значимыми предикторами террористической активности только при демократических режимах, предполагая, что многие из этих факторов проявляются по-разному в демократических и недемократических странах ^[46]. Другими словами, можно ожидать, что тип политического режима усилит эффект рассмотренных выше взаимодействий согласно гипотезе 4: «эффекты гипотез 1, 2 и 3 будут усиливаться в демократических странах».

Методология и методы

Чтобы проверить данные гипотезы, используется информация из «Глобальной базы данных о терроризме» (GTD). Набор данных, охватывающий 185 государств с 1970 по 2019 годы, включает внутренние и международные террористические инциденты ^[44]. Представленный же в работе анализ сосредоточен исключительно на инцидентах внутреннего терроризма. Внутренний и транснациональный терроризм обусловлены принципиально разными процессами ^[35]. При этом социальная этническая динамика наиболее важна для понимания внутреннего терроризма. Для кодирования внутренних атак используется переменная GTD Int_Any, которая указывает, содержит ли логистика, идеология или цель атаки какие-либо международные характеристики. Исключаются атаки, содержащие международное измерение в любом из вышеперечисленных компонентов; таким образом, у нас остается 85991 случай внутренних террористических нападений.

Важно отметить, что анализируются все акты внутреннего терроризма, а не только те, которые совершаются террористическими организациями, идентифицируемыми как этно-националистические. Учитывая отсутствие в GTD идентификаторов групповой идеологии, у этого анализа есть определенные методологические и теоретические преимущества. Во-первых, кодирование мотивации нападения на основе заявленной идеологии группы может быть проблематичным: ряд террористических организаций смешивают идеологические типы, и террористы могут принимать идеологии скорее из соображений целесообразности, чем из истинных убеждений ^[40]. Например, «Боко Харам» основывает свою идеологию на исламском фундаментализме, однако вербует своих бойцов в подавляющем большинстве из этнической группы канури ^[29]. Кроме того, факторы, провоцирующие появление террористических групп на этнической основе, могут вызвать волновой эффект в обществе в целом, поскольку общая «культура насилия» может узаконить насилие среди всех участников, увеличивая общий риск терроризма ^[43].

Зависимая переменная. Чтобы проанализировать влияние местных условий, выборка внутренних террористических инцидентов объединяется в ячеистую структуру PRIO-GRID ^[55]. PRIO-GRID делит мир на набор из 64818 клеток-ячеек размером 0,5 десятичных градуса (или приблизительно 55´55 км.) с каждой стороны, которые охватывают все области суши. Эти ячейки разделяют страны на отдельные единицы, каждая из которых имеет набор переменных, уникальных для ячейки, что позволяет анализировать как локальные и изменяющиеся во времени ковариаты влияют на вероятность террористических атак в ячейке ^[46].

Чтобы сопоставить внутренние террористические инциденты с годами, используются данные о географической специфике, включенные в версию GTD ^[44]. Теракты включаются в анализ только в том случае, если их можно идентифицировать по конкретной широте и долготе, где произошло нападение, или если GTD определяет местонахождение нападения в самой маленькой административной единице страны. После выявления этих случаев меняется геокодирование (процесс присвоения наблюдения точке на карте) и каждая атака помещается в PRIO-GRID. Это обратное геокодирование было выполнено с использованием ArcMap 10.8. В результате получается окончательный набор данных, который охватывает 191 страну с 1991 по 2009 год, что дает 1231542 клетки-года, в которых произошло от 0 до 282 внутренних террористических атак.

В то время как диапазон данных может предполагать использование порядковой регрессии, использование дихотомической зависимой переменной имеет теоретические и статистические преимущества. Во-первых, данная работа фокусируется на общем распространении терроризма, а не на его серьезности. Поэтому для моделирования лучше всего использовать логистическую регрессию. Во-вторых, в то время как исследования на уровне страны имеют преимущество «агрегирования» событий по всей территории, что приводит к более высокому разбросу в подсчете, в более локальном анализе доминирует дихотомический процесс. В используемом наборе данных 99,02% ячеек-лет не испытывали никаких атак, 0,5% перенесли одну атаку, а у 0,48% было более одной атаки. Поскольку теряется очень мало информации при переходе к логит-регрессии, и поскольку дихотомическая переменная позволяет снизить влияние выбросов, следует пойти по пути ряда других исследователей терроризма и использовать простую дихотомическую меру для зависимой переменной ^[46]. Зависимая переменная кодируется как 1, если в этом году в клетке PRIO-GRID произошел по крайней мере один случай внутреннего терроризма в этом конкретном году, и 0, если в ней в течение этого года не произошло никаких нападений.

Независимые переменные. Основная независимая переменная, представляющая интерес – это показатель статуса этнической группы ячейки сетки, полученный из данных EPR ^{[58, 59]}. Предоставляя ежегодные данные из 157 стран по 733 этническим группам на различных уровнях власти, EPR использует экспертные опросы для выявления всех политически значимых этнических групп в государстве, причем группы определяются как значимые, если «по крайней мере одна значительная политическая организация заявила, что представляет ее интересы на национальном уровне, или если ее члены подвергаются политической дискриминации со стороны государства» ^{[58, с. 1329]}. Затем EPR ранжирует эти группы на основе степени, в которой они имеют доступ к исполнительной власти в данном году. База данных EPR является более всеобъемлющей, чем многие сопоставимые наборы данных по дискриминируемым этническим группам, а также зависит от времени предполагая, что статус власти группы может меняться с течением времени. Используя EPR было закодировано примерно 76% ячеек PRIO-GRID в данном анализе. Недостающие ячейки для рассматриваемых этнических групп были закодированы как «разделение власти» (и приняты в качестве базовой категории).

Использовались три широкие категории этнического статуса власти из EPR для кодирования каждой ячейки-года PRIO-GRID на основе этнической группы с самым низким рейтингом, проживающей в каждой ячейке (т.е. этнической группы в этой ячейке с наименьшим доступом к власти). Используя эту меру, генерировались две дихотомические переменные, основанные на том, обладает ли данная группа абсолютной властью («доминирование») или эта группа исключена из власти («исключение»). Группы, находящиеся в отношениях разделения власти рассматривались как базовая категория. Использование группы с самым низким рейтингом основано на работе Л. Седермана, который обнаружил, что этнические группы с высокой степенью изоляции скорее всего восстанут ^[25]. Важно отметить, что, хотя EPR является показателем вовлеченности в политику национального правительства, географическое распределение этнических групп варьируется по территории страны. Поэтому показатели EPR на уровне ячеек также могут варьироваться.

Чтобы проверить гипотезу 2 о взаимосвязи между региональным богатством и терроризмом, используется показатель «валового клеточного продукта» (ВКП) на душу населения» (индикатор GCP из PRIO-GRID), адаптированный ^[47]. Аналогично валовому внутреннему продукту (ВВП) страны, ВКП представляет собой «валовую добавленную стоимость в определенном географическом регионе; и рассчитывается как общее производство рыночных товаров и услуг в регионе за вычетом покупок у других предприятий» ^{[47, с. 3511]}. Данный показатель позволяет исследовать различия в богатстве и экономической производительности в пределах границ стран, которые были бы недоступны при традиционном измерении, таком как ВВП ^[47]. Поскольку ВКП доступен только с пятилетними интервалами начиная с 1990 года, недостающие значения интерполируются, а затем эта мера регистрируется для учета выбросов.

Чтобы проверить роль плотности населения из гипотезы 3, использовался показатель плотности нас