Идеологические ориентации высшего руководства КПСС 1985 – 1991 гг.

Кушхов Анзор Хачимович аспирант; Исторический факультет; Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова 119234, Россия, г. Москва, Ленинские горы, 1, к. "Б" Kushkhov Anzor Khachimovich Postgraduate student; Faculty of History; Lomonosov Moscow State University 119234, Russia, Moscow, Leninskie gory, 1, room "B" P602F@yandex.ru

«Перестройка» в СССР представляла собой комплекс масштабных общественно-политических изменений, которые были бы невозможны без соответствующего идеологического сопровождения. В современной научной литературе представлено больше количество исследований, посвящённых политическому процессу данного периода ^[1-5]. Также существуют работы, посвящённые общему ходу идеологических трансформаций «перестройки» ^[6-9]. Что касается отдельных аспектов этого процесса, то чаще всего исследуются образы реформ в изложении М. С. Горбачёва ^[10-12] и А. Н. Яковлева ^[13], а также взаимосвязь идеологических трансформаций и общественного мнения ^{[14, 15]}. При этом политические и экономические ориентации в высшем руководстве КПСС, взятом в целом, до сих пор не становились предметом самостоятельного исследования. Задача настоящей статьи – охарактеризовать изменения идейно-политического климата в Политбюро и Секретариате КПСС и проследить его взаимосвязь с процессом «перестроечных» преобразований в СССР.

В начале 1980-х гг. коммунистическая идеология в СССР по-прежнему позиционировалась как инструмент, позволяющий эффективно оценивать окружающую социальную действительность, и как набор положений, разделяемый в большей или меньшей степени всем обществом (существование диссидентов представлялось незначительным отклонением от нормы). При этом за прошедшие десятилетия произошли значительные изменения в жизни государства и общества, что не могло не отразиться на содержании идеологии. В эпоху Л. И. Брежнева наблюдалась тенденция к «прагматизации» или даже «деидеологизации» идеологии: основные акценты в политике и риторике властей отныне ставились на обеспечение экономического развития и достойного уровня жизни ^{[16, с. 35; 17, с. 52]}. Легитимность коммунистической партии напрямую увязывалась с успешностью её экономической политики. В этих обстоятельствах общественные идеалы в политике уступали место соображениям материального и практического характера, а потому и отношение партийной элиты к идеологии становилось всё более и более функциональным.

Кроме того, принятая при Л. И. Брежневе концепция «развитого социализма» носила преимущественно консервативный характер, так как была направлена на апологетику сложившейся системы общественных отношений. Это повышало управляемость советским обществом в краткосрочной перспективе, особенно в случае успехов в экономической сфере, но фактически лишало коммунистическую идеологию возможностей быть источником дальнейших преобразований (что в свою очередь противоречило её революционной сути).

При этом общественное развитие влекло за собой усложнение социальной структуры советского общества, в связи с чем усиливалась его идейная неоднородность ^{[4, с. 302; 18, с. 164]}. Как следствие, в правящей элите возникала скрытая дифференциация, связанная с противоречиями между разными «слоями» бюрократической системы (отраслевые и территориальные руководители; министры и директора; военно-промышленные руководители и хозяйственники), что приводило к идеологической дифференциации. Так, по мнению А. В. Шубина, накануне «перестройки» внутри советской политической элиты сложились группы условных «пуритан», «консерваторов» и «либералов» ^{[3, с. 130–131]}. Соотношение лоббистского влияния разных «слоёв» бюрократической системы становилось одним из факторов, влиявших на курс правящей партии.

В условиях падения темпов экономического развития СССР в начале 1980-х гг. в руководстве КПСС сложилось мнение о необходимости реформирования советской экономики. В 1983 г. выходит статья за авторством Ю. В. Андропова «Учение Карла Маркса и некоторые проблемы социалистического строительства в СССР», в которой констатировалось, что советское общество ещё не было изучено в полной мере. Одновременно с этим руководство КПСС проводило меры по оздоровлению экономики: борьба с коррупцией и кампании по наведению порядка и укреплению трудовой дисциплины здесь сочетались с осторожными экспериментами по внедрению рыночных механизмов. Эти меры в известной степени предвосхитили первые «перестроечные» преобразования.

Содержание идеологических трансформаций «перестройки» отчасти определялось стоявшими за ними личностями. Так, М. С. Горбачёв занимался осуществлением Продовольственной программы 1982 г., прежде чем возглавить КПСС. Будущий председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков с 1982 г. возглавлял Экономический отдел ЦК КПСС. Непосредственное руководство идеологической сферой в период «перестройки» осуществляли трое партийных лидеров – Е. К. Лигачёв, А. Н. Яковлев и В. А. Медведев.

Идеологические ориентации этих руководителей отчасти определялась их партийной карьерой. Е. К. Лигачёв (в прошлом – региональный партийный руководитель) и Н. И. Рыжков (выходец из Госплана) были сторонниками осторожного, технократического подхода. Напротив, А. Н. Яковлев и В. А. Медведев, обладая длительным стажем идеологической работы, были склонны к более радикальным преобразованиям. Такое расхождение между «теоретиками» и «практиками» широко представлено в мемуарной литературе, причём признаётся обеими сторонами при всей полярности оценок (Рыжков Н. И. Десять лет великих потрясений. М.: Ассоциация «Книга. Просвещение. Милосердие», 1995. С. 195; Медведев В. А. Прозрение, миф или предательство? К вопросу об идеологии перестройки. М.: Евразия, 1998. С. 132; Лигачёв Е. К. Кто предал СССР. М.: Родина, 2020. С. 70; Яковлев А. Н. Сумерки. М.: Материк, 2005. С. 493).

Позиция М. С. Горбачёва, как известно, менялась, но в первые годы своего избрания он фактически продолжал андроповский курс ^{[19, с. 41]}. Предложенная им на пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 г. программа «ускорения» решала сугубо экономические проблемы – её ключевыми элементами должны были стать развитие машиностроения и интенсификация производства на базе научно-технического прогресса. При этом лидер партии уделил особое внимание исполнительности на местах – слова о том, что «необходимо повысить спрос с конкретных лиц», «надо навести должный порядок на каждом предприятии» здесь сочетались с призывами к повышению сознательности работников на всех уровнях производства (Горбачёв М. С. О созыве очередного XXVII съезда КПСС и задачах, связанных с его подготовкой и проведением. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года // Горбачёв М. С. Избранные речи и статьи. М., Политиздат, 1987. Т. 2. С. 157). Иными словами, в арсенале руководства КПСС по-прежнему преобладали административные и мобилизационные методы.

Тем не менее нельзя не отметить определённые новации в докладе. Среди таких А. В. Шубин отмечает внимание к человеческому фактору и участию трудящихся в управлении, а также упор на научно-техническую революцию при осуществлении преобразований ^{[20, с. 601]}. Среди экономических задач М. С. Горбачёв назвал повышение самостоятельности предприятий, а среди политических – развитие советской демократии. Конечно, эти положения доклада носили скорее декларативный характер, но само их появление можно назвать шагом к признанию необходимости системных преобразований. Неслучайно, что в тексте доклада прозвучали слова, которые вскоре станут лозунгами эпохи – «перестройка» (дважды) и «застой» (единожды) (Горбачёв М. С. О созыве очередного XXVII съезда КПСС и задачах, связанных с его подготовкой и проведением. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года // Горбачёв М.С. Избранные речи и статьи. Т. 2. С. 158, 164).

По мере развития событий руководство КПСС дрейфовало в сторону более радикальных преобразований. Так, уже на XXVII съезде КПСС в феврале – марте 1986 г. программа «ускорения» получила дополнительное содержание. Теперь оно характеризовалось как совокупность реформ, которые придадут развитию всех сфер общественной жизни: экономической, политической, социальной, идеологической. Новыми ключевыми словами программы стали «инициатива и творчество масс», «подлинно революционные преобразования», «развитие социалистической демократии» (Материалы XXVII съезда КПСС. М.: Политиздат, 1986. С. 24, 55). Политические преобразования впервые были обозначены как необходимое условие экономического развития, хотя вопрос об их конкретном содержании оставался открытым.

Также на съезде была провозглашена гласность, достаточно быстро ставшая самостоятельным фактором политической жизни в СССР. Не менее важно и то, что генеральный секретарь попытался объединить в своей речи марксизм в советской трактовке и апелляцию к общечеловеческим ценностям, больше свойственную западной политической традиции – отсюда и его усиленное внимание к глобальным проблемам. Итак, можно предположить, что идея политической реформы начала вызревать в руководстве КПСС на фоне первых неудач «ускорения».

Отметим, что в программе «ускорения» ставились де-факто взаимоисключающие задачи: 1) усилить централизованное руководство экономикой; 2) ограничить вмешательство центра в деятельность подчинённых хозяйств; 3) расширить самостоятельность предприятий с переводом на хозрасчёт и самоокупаемость (Материалы XXVII съезда КПСС. С. 33). «Ускорение» усугубляло давно назревшую проблему сочетания плановых и рыночных механизмов в народном хозяйстве: принятые горбачёвским руководством меры чаще всего носили директивный характер, а осуществлявшиеся со второй половины 1986 г. попытки децентрализации экономики противоречили более ранним преобразованиям (так, в мае 1985 г. было принято постановление по борьбе с нетрудовыми доходами, но уже в ноябре 1986 г. принимается закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», который стал шагом в сторону легализации предпринимательства в СССР).

Подобная непоследовательность привела к фактическому провалу ускорения. На январском пленуме 1987 г. идея оздоровления экономики за счёт политических реформ получила окончательное воплощение. Фактической программой на 1987–1989 гг. стал доклад М. С. Горбачёва «О перестройке и кадровой политике партии», в котором разрешение текущих проблем связывалось с действием «механизма торможения» (Горбачёв М. С. О перестройке и кадровой политике партии. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 27 января 1987 года. // Горбачёв М.С. Избранные речи и статьи. Т. 4. М., Политиздат, 1987. С. 304). Под последним подразумевались недостатки функционирования политических институтов и устаревшие установки, а их преодоление предлагалось осуществить через вовлечение масс в политическую жизнь. Особое значение докладчик уделил гласности, которая должна пробудить общественное сознание и стать средством контроля «за действиями неповоротливых управленцев» ^{[2, с. 852]}. Естественно, что и в хозяйственной сфере преобразования предлагалось осуществить за счёт децентрализации – ключевыми словами экономической части доклада стали «хозрасчёт», «самостоятельность» и «самофинансирование» (Горбачёв М. С. О перестройке и кадровой политике партии. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 27 января 1987 года. // Горбачёв М. С. Избранные речи и статьи. Т. 4. С. 310).

Более обстоятельно свои взгляды по этим вопросам лидер партии изложил на июньском пленуме 1987 г., в докладе «О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой». Среди основных проблем советской экономики М. С. Горбачёв назвал «уравниловку» и отсутствие конкуренции, а ключевая задача виделась им в обеспечении работнику «положения подлинного хозяина и на своём рабочем месте, и в коллективе, и в обществе в целом» (Горбачёв М. С. О задачах партии по коренной перестройке управления экономикой. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 25 июня 1987 года. // Горбачёв М.С. Избранные речи и статьи. М., Политиздат, 1988. Т. 5. С. 162). Общее же направление реформ генеральный секретарь охарактеризовал как «демократизацию экономики» – фактически речь шла о переходе на рыночные рельсы, но с сохранением крупного государственного сектора и социальных гарантий.

Можно сказать, что руководство КПСС совершило мягкую идеологическую «ревизию». Предлагаемое им устройство экономики в целом укладывалось в социалистические общественные идеалы, но противоречило советской трактовке социализма. Используемая генеральным секретарём революционная риторика позволяла сгладить этот момент, но даже в таком случае его идеи опасно подходили к восстановлению частной собственности.

Примечательно, что в партийном руководстве рыночная программа М. С. Горбачёва не вызвала нареканий. Связано это в том числе и с особенностями дискуссий в Политбюро: оно позиционировалось как союз единомышленников, внутри которого не могут существовать принципиальные разногласия. Этот факт в определённой мере сужал пространство для дискуссии, выводя из него значительный круг вопросов, связанных с целеполаганием. Соответственно, политический руководитель мог транслировать свои взгляды лишь в том случае, если они вторили взглядам генерального секретаря. Отчасти именно поэтому в первые годы «перестройки» руководство КПСС демонстрировало полное единодушие, за исключением отдельных эпизодов.

В 1987 г. ситуация решительным образом изменилась. В начале года с критикой промежуточных итогов «перестройки» выступил Б. Н. Ельцин, посетовавший на излишний оптимизм руководства КПСС и предложивший дать оценку предыдущему составу Политбюро (в которое входил и М. С. Горбачёв), за что получил решительную отповедь от товарищей. На какое-то время конфликт был исчерпан, но на пленуме 21 октября 1987 г. Ельцин вновь попытался выступить с осторожной критикой старших коллег по Политбюро, вновь подвергнувшись обструкции. Сам факт подобного выступления уже был нарушением партийной дисциплины, но Ельцин также позволил себе критически отозваться о результатах «перестройки» и о стиле руководства первых лиц партии – особенно оскорбительными для генерального секретаря были намёки на формирующийся вокруг него культ личности ^{[3, c. 125–126]}. Потому неудивительно, что партийная карьера Ельцина на этом закончилась.

В том же году усилились противоречия между двумя членами Политбюро, отвечавшими за идеологию – Е. К. Лигачёвым и А. Н. Яковлевым. Если первый выражал обеспокоенность тем, что гласность играет на руку критикам советской власти («у нас получается 70-летие покаяний – изображается так, что всё было черно и негодно»), то второй напротив сетовал на недостаточность перестроечных преобразований («нужен идеологический прорыв») (В Политбюро ЦК КПСС… По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985 – 1991) / Сост. А. Черняев (рук. проекта), А. Вебер, В. Медведев. М.: Альпина Бизнес Букс, 2006. С. 154, 156).

Пиком разногласий в руководстве КПСС стало «дело Андреевой». 13 марта 1988 г. в газете «Советская Россия» было опубликовано письмо преподавательницы из Ленинграда Нины Андреевой под заголовком «Не могу поступаться принципами». Автор выразила свой протест против резко негативной оценки деятельности И. В. Сталина, получившей широкое распространение в литературе и печати.

Особенность ситуации была в том, что статья была опубликована без ведома М. С. Горбачёва, отбывшего с визитом в Югославию, но встретила одобрение членов Политбюро – Е. К. Лигачёва, В. И. Воротникова, А. А. Громыко и других. По возвращении генерального секретаря в Политбюро состоялся обмен мнениями, изрядно удививший всех участников обсуждения – Горбачёв занял категорическую позицию в отношении письма, и под его давлением остальные члены Политбюро отказались от первоначальных оценок. Таким образом сторонники более радикальных реформ победили «охранителей» в руководстве КПСС ^{[21, с. ????]}.

Ответ на письмо Андреевой, подготовленный А. Н. Яковлевым, был опубликован в «Правде» 5 апреля 1988 г. Само письмо в нём было охарактеризовано как «манифест антиперестроечных сил» и выражение «консервативной и догматической» позиции. Личность И. В. Сталина была оценена строго негативно, более того, выстроенная им «командно-административная система» была названа «антиленинской, антисоциалистической практикой» (Яковлев А. Н. Принципы перестройки: революционность мышления и действий // Правда. 1988. 5 апреля. [Электронный ресурс] URL: https://rabkrin.org/05-04-1988-printsipyi-perestroyki-revolyutsionnost-myishleniya-i-deystviy-statya/ (дата обращения 14.12.2024)). Соответственно, социализм в СССР объявлялся деформированным, а в качестве образца для преобразований предлагался короткий период НЭПа, что должно было склонить читателя к признанию необходимости рыночных реформ, но определённо не способствовало росту авторитета действующего высшего руководства – продукта «командно-административной системы».

М. С. Горбачёв смог успешно использовать «дело Андреевой». В результате обсуждения позиции «консерваторов» в партии и обществе были существенно подорваны, что позволяло генеральному секретарю не опасаться противодействия партийного аппарата политической реформе. Её контуры были обозначены на XIX конференции КПСС 30 июня 1988 г.: «краеугольный камень демократизации – возрождение Советов как полнокровных органов народовластия, которые формировались бы на принципах новой избирательной системы» (Горбачёв М. С. О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки. Доклад на XIX Всесоюзной конференции КПСС 28 июня 1988 года. // Горбачёв М. С. Избранные речи и статьи. М., Политиздат, 1989. Т. 6. С. 400). Фактическое воплощение этой программы состоялось с принятием закона «О выборах народных депутатов СССР» от 1 декабря 1988 г., созданием Съезда народных депутатов СССР и проведением выборов в него весной 1989 г.

Создание независимого от партийного аппарата органа власти влекло за собой серьёзные вызовы для КПСС. Десятилетиями власть партии подкреплялась её притязаниями на статус авангарда трудящихся – считалось, что в силу объективных законов общественного развития она способна выражать интересы населения в полной мере, а потому должна руководить всеми сферами общественной жизни. С этой точки зрения однопартийная система и идеологический контроль представлялись неотъемлемыми чертами социалистического общества. Проведя политическую реформу, КПСС отказалась от одной из своих ключевых идеологем, обозначавшей её место в системе власти. Более того, в результате политики «гласности» КПСС пошла и на признание политического плюрализма (с определёнными оговорками), что также радикально отличалось от традиционных представлений о социализме.

При этом у руководства КПСС не было чёткой политической программы. На заседании Политбюро 19 июня 1989 г. М.С. Горбачёв высказался следующим образом: «Нам в ЦК, в Политбюро и в обществе надо рассмотреть идеологические аспекты перестройки. Были призывы вернуться к капиталистическим порядкам, продать землю, распустить колхозы и т.д. Звучали призывы и к социал-демократической концепции. Нужен ответ, какого социализма мы хотим. Без идеологической зацикленности» (В Политбюро ЦК КПСС… 2006. С. 492). Горбачёвское руководство достаточно легко отвергло ортодоксальную большевистскую традицию, но при этом не разработало никаких альтернативных концепций. В такой обстановке будущее партии после политической реформы выглядело неопределённым.

Спустя полгода уже демократическая оппозиция смогла поставить этот вопрос перед новообразованным парламентом, предложив лишить КПСС статуса правящей партии (фиксировалось в ст. 6 Конституции СССР 1977 г.). Эта тема стала объектом пристального внимания со стороны Политбюро и обсуждалась на заседании 22 января 1990 г. Более консервативная часть Политбюро, включавшая в себя Е. К. Лигачёва, В. И. Воротникова, Л. Н. Зайкова, В. И. Ивашко и В. А. Крючкова выступила против идеи многопартийности. При этом тональность высказываний отличалась: однозначно за сохранение однопартийной системы вступил только Е. К. Лигачёв, тогда как остальные лишь указали на негативные эффекты многопартийности. Н. И. Рыжков, А. Н. Яковлев и Э. А. Шеварднадзе полностью поддержали введение многопартийности. Наконец, оставшиеся члены Политбюро (М. С. Горбачёв, В. А. Медведев, А. И. Лукьянов, Г. В. Разумовский) заняли промежуточную позицию (В Политбюро ЦК КПСС… 2006. С. 544–550).

Ход обсуждений показывает, что высшее руководство КПСС было дезориентировано политическими процессами, происходившими уже де факто без его участия. Отныне партии нужно было доказать обществу своё право на власть, что было невозможно осуществить без разработки комплексной идеологии. Фактический отказ от большевистской теории и практики лишал КПСС возможностей претендовать на статус «партии-авангарда» (поскольку означал отказ от оснований на него), но парадоксально, что при обсуждении в Политбюро концептуальные проблемы такого рода остались вне фокуса внимания. При этом разработка программы реформ, которая объединила бы большую часть членов КПСС, едва ли была возможна: разброс мнений в Политбюро был беспрецедентным.

Разрешить назревшие проблемы должен был XXVIII съезд КПСС, состоявшийся 2 – 13 июля 1990 г. Отметим, что к этому моменту в КПСС уже существовало несколько различных платформ, в связи с чем руководство фактически пыталось «пересобрать» партию на основе своего программного заявления «К гуманному, демократическому социализму». В политической части заявления постулировалась приверженность к раннее отвергаемым «буржуазным» ценностям: правовому государству, гражданскому обществу и разделению властей; напротив, номенклатурный подбор кадров и демократический централизм («в том виде, как он сложился в условиях административно-командной системы») решительно отвергались.

В заявлении также предлагался переход к регулируемой рыночной экономике с признанием разных форм собственности – помимо государственной и кооперативной также признавалась «трудовая частная собственность». Само по себе это понятие звучало неопределённо, поскольку не были обозначены чёткие критерии отличия трудовой частной собственности от «нетрудовой». При этом даже такая формулировка вызвала критику со стороны Е. К. Лигачёва (XXVIII Съезд Коммунистической партии Советского Союза, 2 – 13 июля 1990 г.: Стеногр. отчёт. Т. 1. С. 154; 355), хотя целесообразность перехода к рыночной экономике не ставилась под сомнение ни им, ни кем-либо ещё из «ортодоксальной» части Политбюро. Полагаем, что само появление такой двоякой формулировки, равно как и реакция на неё – это случай инерции мышления. Отрицание частной собственности в данном случае рассматривалась коммунистами не столько как элемент желанного экономического устройства общества, сколько как «догма», которую не следует нарушать.

Едва ли съезд мог реанимировать КПСС в качестве активной политической силы, не говоря уже о статусе правящей партии. 1990 – 1991 гг. стали временем её дальнейшей дезинтеграции и окончательного размежевания между партией и государством (единственным членом Политбюро, занимавшим высокую государственную должность в системе органов власти СССР, оставался сам М. С. Горбачёв). Последние робкие попытки «оживить» партию были связаны с июльским пленумом 25–26 июня 1991 г., в ходе которого Горбачёв впервые обозначил необходимость движения КПСС в сторону социал-демократии, что было воспринято на пленуме неоднозначно ^{[22, с. 74]}. Однако противостоять генеральному секретарю никто не решился, и 8 августа 1991 г. проект новой программы КПСС был опубликован в печати ^{[23, с. 465]}. Осторожная, непоследовательная и запоздалая «социал-демократизация» КПСС была прервана «августовским путчем» – после неудачного выступления ГКЧП деятельность партии фактически прекратилась, органы власти СССР были парализованы, а сам М. С. Горбачёв едва ли мог претендовать на роль политического лидера.

Дезинтеграция КПСС, произошедшая в ходе «перестройки», явилась следствием системного кризиса партии. Одной из сторон этого кризиса стала деградация коммунистической идеологии. Члены высшего руководства КПСС, пытались по-прежнему демонстрировать приверженность социалистическим ценностям и ориентирам, но их собственные ориентации в экономической и политической сферах были достаточно эклектичными. Господствовавшее десятилетиями понимание социализма как принципиально нерыночной системы, основанной на огосударствлении экономики и централизованном планировании, было отвергнуто без особых возражений. Даже консервативная часть руководства КПСС не пыталась выступить в защиту прежних экономических порядков – её гораздо больше волновали вопросы сохранения политического и, что парадоксально, идеологического контроля над обществом. Лидеры-реформаторы охотнее ставили вопрос о разработке новой политической программы, но им (особенно М. С. Горбачёву) было свойственно ожидать её появления откуда-то извне. К концу «перестройки» программные заявления КПСС представляли из себя скорее набор благих пожеланий, заимствованных из западной либеральной и социалистической традиций, что в конечном итоге привело к невостребованности КПСС как политической силы со стороны общества.

В целом же действия руководства КПСС были противоречивы и непоследовательны – если в более ранние моменты и в условиях более высокой управляемости обществом они могли быть охарактеризованы как проявление тактической гибкости, то с течением времени становилось очевидным превратное понимание лидерами партии постулируемых идеологем. Наложившийся на это идейный раскол в руководстве партии лишал её будущего. Потому неудивительно, что после бурной дискуссии на XXVIII съезде и переизбрании партийного руководства с нуля, КПСС практически прекратила осуществлять функции политического субъекта.